Лебединое озеро

Пока Профорг (который теперь в ИНДИИ) пока он дойдет и доберется до компа чтобы подправить наше "Лозеро" и сделать доступным чат и комментарии, вы почитайте мой рассказ.
Это автобиографическое. Ей-богу!
(фото - шотландская певица Ами Бель - ну,как две капли воды - похожа на ту - мою ТАНЮ)

Таня, которой не было.
l'amour qui n'était pas

Ей было шестнадцать с половиной.
Стоял теплый  июнь, и в ленинградских школах шли выпускные экзамены. И в радостном волнении, предчувствуя неумолимое наступление взрослости и связанных с этим счастливо-тревожных  перемен, после очередного экзамена, она, вместе с такими же возбужденными ожиданиям прихода новой жизни, с такими же как она – одноклассниками, Таня сидела на перильцах изгородки детской площадки, сидела, и наклонив набок свою прекрасную головку, вытянув ножки, глядела на носки своих туфелек.
Кто-то из мальчишек курил, кто-то играл на гитаре, все смеялись и непроизвольно радовались тому, что десять лет школы подошли к своей завершающей черте. Черте, за которой начиналась уже почти что взрослая жизнь.  Но теперь уже всем - порознь. Всем, с кем еще они сидели в этом  палисадничке на детской площадке между многоэтажками ленинградского пригорода. 
Было тепло, и радостно-счастливые выпускники были в белых рубашках… Мальчики в белых рубашках, а девушки в белых блузках и коротких синих юбочках.
Был тёплый июнь.
Июнь одна тысяча девятьсот семьдесят  первого года.
Я?
Я тогда заканчивал третий курс своего института и у меня тоже была сессия.
Я доделывал какой-то курсовик, и периодически высовывался из открытого окна своей комнаты, куря очередную сигарету и поглядывая в сторону сидевшей на детской площадке компании счастливых старшеклассников.
Не знаю и уже не помню, как, но именно она сразу привлекла все мое внимание.
Красавица? Нет!
Совсем  нет!
Худенькая.  Совсем худышка с плоской грудью.
И тонкие ножки с легкой – на грани дозволенного – кривизной.
Но головка, но лицо, но волосы.
Она не была еврейкой,но она и не была похожа на русскую. Если разве что на дагестанку или татарку.
Испанка? Да, может и испанка. Или итальянка. С Сицылии.
Большой широкий рот, яркие красные губы, огромные глаза с длинными ресницами. И черные-черные-черные волосы.
Густые, довольно-таки коротко подстриженные.
Она сидела,задумчиво склонив набок свою очаровательную  головку и глядела на носки своих туфелек…. А ножки … а ножки были худенькие, белые, бледные  и такие трогательно неземные.
Такие неземные, что такими ножками следовало ходить развечто по кучевым облакам,где сидят Бог и ангелы его. 
Так было и раз, и два,и три…. Экзамены у выпускников случались день через два. Их было достаточно много, шесть или семь, и всякий раз после очередной сдачи, компания аккуратно шла на эту же детскую площадку.
И я снова и снова глядел на нее, высунувшись из окна. На Таню. А я уже знал, что ее зовут Таня, и что она из соседней девятиэтажки, в которой на первом этаже располагался мебельный магазин.

В соседней с моей парадной на пятом этаже жил Сашка Соболь. Он был на три года младше, и что самое главное и самое важное,он учился с Таней в одном классе.
- Слушай, я сказал Таньке, что ею интересуются, - при очередной встрече на улице, сказал мне Соболь, - она спросила, кто?... ну, так я ей и сказал…. Правильно ?
А уже на следующий день, я услыхал музыку под своим оконцем.
Я высунулся,и увидел Таню. Татьяну.
Она сидела одна на оградке газона, прямо под моим окном. Сидела спиной ко мне и вертела в руках транзисторный приемничек.
Играла музыка. Играла музыка,а в душе моней пел водопад лучших скрипок всего мира.   

                                        2.

Есть жизнь прямо вцель
А есть жизнь – мимо цели
Моя – в молоко
Вот и я не при деле

                                        3.
Я встретил ее случайно через десять лет.
А до этой встречи с ней, меня изрядно  покидало и поносило по стране.
После окончания института я поехал в Поволжье, где в качестве мастера и прораба  несколько лет я строил мосты, водоттводные тоннели и штольни по на  Куйбышевской железной дороге.
Потом я на короткое время вернулся в Ленинград, но вскоре меня призвали в армию – офицером – «двухгодичником», и я снова покинул дом,  два года неся службу в Сибири в Западно-Сибирском Военном округе.
И потом я вновь вернулся в Ленинград.
Женился,  пару раз сменил работу, и даже коренным  образом поменял  трудовую  специальность, став диск-жокеем…
И тут вдруг случилось, что я увидел ее.
Вышло  так, что я заболел.  Простыл где-то или инфекцию какую-то подхватил.  Кашлял, плохо спал.  Жена сказала – да вызови ты врача на дом, пускай легкие послушает.
Мне было как-то неудобно беспокоить своего участкового, я его и в глаза-то  после возвращения из армии никогда не видал, потому как не болел ни разу и всегда был здоров, как бык. Только пахать!
В общем, как только жена отвела сына в садик по утру, а сама пошла на свою работу, я собрался, побрился и пошел в поликлинику.
Вообще – на дворе стояло лето и в мед. заведении ни пенсионеров ни других немощных или калик убогих – почти  не было.
В регистратуре мне быстро выдали талончик. Я поднялся на третий этаж, и найдя кабинет под номером «тридцать три», сел на скамеечку, где на дверях была табличка о том, что 
«Принимает  терапевт  Шкарева Татьяна Александровна».
Мне это сперва ни о чем не сказало, и не торкнуло. Что это ОНА.
И на скамейке в очереди к этой терапевту Шкаревой я сидел один-одинешенек.  Ждал покуда лампочка над дверью замигает.
- Да ты загляни в кабинет, может там нет никого! – дал мне совет, сидевший  напротив  - пожилой  небритый  дядька в мятом пиджаке, надетом на цветную клетчатую рубашку, - ты эту лампочку вызова может и не дождешься никогда.
Но тут, сигнал над дверью моего тридцать третьего,  как будто повинуясь колдовскому приговору, вдруг призывно  замигал.
Я встал, открыл дверь, и увидел ее.
Да!
Мне тогда десять лет назад, сосед Сашка Соболь как-то говорил, что мол Танька поступила в медицинский….
И вот.
Врач Татьяна.
Она  принимала одна, без медицинской сестры.
Лето. Пора отпусков.
Да и пациентов мало, пенсионеры все на дачах.
- Здравствуйте, Татьяна Александровна, - сказал я надтреснутым от волнения голосом, и сглотнув застрявший в горле ком, почему-то как то неосознанно и машинально тихо добавил, - Таня…
Она бросила на меня взгляд из под своих взмахнувших черными крылышками птиц колибри ресниц.
Потом опустила глаза в мою уже принесенную ей тощенькую карточку  больного.
- На что жалуетесь,  Андрей…. – и запнувшись, она снова, опустила взгляд в карточку и прочитав, договорила,  - Андрей Викторович.
Я растерялся и не знал, с чего начать разговор, и что сказать ей.
- Кашляю вот пятый день,- выдавил я из себя совсем не то, что хотел сказать в этот момент,- послушайте, нет ли воспаления. 
Таня поднялась со стула.
Такая же невысокая, такая же худенькая, как тогда, десять лет назад.
Только лицо, еще нестарое, еще молодое лицо совершенно молодой и красивой женщины, утратило ту детскость, что была в том июне семьдесят второго.  И теперь это было другое лицо.
Красивое. Очень красивое.
С большим ртом, широкими скулами, огромными глазами, прикрытыми черными крылышками густых ресниц.
А когда она вставляла в свои уши кончики слухового стетоскопа, я заметил в крошечных бледных мочках маленькие золотые серьги….
- Дышите.  Не дышите. Повернитесь. Вдохните поглубже.
Холодный металл чашечки стетоскопа прикасался к моей спине, а я думал о ее тонких пальцах….  Какие они длинные, чуткие, прозрачные и воздушно неземные. Кого ласкали они все эти десять лет?
Потом я сидел на стуле, а она долго что-то писала в моей карточке.
- Вот вам направление на флюорографию, вот направление на общий анализ крови, -  Татьяна придвинула ко мне пару бумажек.
- Я хочу, чтобы мы увиделись, - сказал я.
-Зачем ? – спросила она в упор поглядев на меня. Губы ее были плотно сжаты.
Выходя, я обернулся и придав голосу максимум твердости, сказал – буду ждать тебя у выхода….. и добавил, поправившись, - вас буду ждать. 

У входа в метро Ленинский Проспект я купил у торговок несколько ранних августовских гладиолусов.  Потом пошел угловому шестнадцатиэтажному дому, где вот уже пять дней стояла моя машина «жигули».  Сашка Соболь  мне дал совет, где, если нет  гаража можно оставлять авто на ночь с почти гарантированной безопасностью.
- Там рядом рай-отдел милиции, там и стекла не побьют, и не обворуют, и не угонят…..
Открыл машину, положил гладиолусы на заднее сиденье. Завел мотор.
- Что? Хмырь, хочешь на женщину впечатление своей «копейкой» произвести? – с издевкой внутренним голосом обратился я сам к себе, - так у ней у ее мужа, может дизельная «волга» или вообще, иномарка в заводе имеется?
Включил передачу, отпустил сцепление и поехал.
Сидеть и ждать в машине не так общественно-стыдно, как если с букетом стоймя стоять этаким глупым истуканом  у входа в поликлинику.
- У нее утренний прием с девяти до двух. В два она выйдет, - говорил я себе, успокаивая нервную дрожь,- она выйдет, и….
И тут я с букетом, пожалуйте в лимузин, поедемте в ресторан, поедемте в нумера!
Чушь какая!

Впрочем, всё всегда в жизни происходит не так, как планирует воображение.
Она, совершенно неожиданно, согласилась, не ломаясь, не становясь в позу,  не строя обид.
- Мне надо перекусить, у меня есть час,- сказала Таня, садясь на переднее сиденье рядом со мною,- потом у меня обход больных по квартирам. 
На ней было синее платье. Синее платье ровно до середины ее колен.
Но эти коленки. Я скашивал глаз на них, когда мы ехали до ближайшего кафе.
А она, опустив стекло, курила и тонкой струйкой  выпускала дым в оконце моих «жигулей».
- Ты куришь ? – спросил я, не найдя ничего более умного, как спросить об очевидном.
-Да, - бросила она, слегка скривив рот и машинально выразив презрение к сути своего признания, махнула  пальцами, державшими сигарету, - врачебная профессиональная вредная привычка. 
Я глядел на дорогу.
- А ты не куришь,- спросила она.
- Бросил. Сразу после армии бросил.
Вот и кафе.
На углу Ленинского и Зины Портновой.
Зашли.
День. Свободно.
Сели за столик, заказали.
Два «столичных» салата, бутылку «нарзана», два кофе.
- Как ты живешь ? – спросила она,- женат ? 
- Женат,- ответил я.
Помолчали.
- А ты? – спросил я.
- Что я?
- Замужем?
Таня наклонила голову к своей тарелке и долго молчала,  прежде чем начала отвечать.
- Могла бы и не говорить  тебе, - начала она, задумчиво глядя в тарелку и  водя по ней вилкой, размазывала останки салата, - но отвечу что есть.  Нет, не замужем и не была. 
Татьяна подняла на меня взгляд своих огромных глаз, и слегка откинувшись назад, выпрямила спину. Глаза не мигая смотрят на меня, губы сжаты, спина прямая, поза гордая… с вызовом.
Я молчал.
- На втором курсе было много всякого, мальчики, музыканты, художники  какие-то, легкие наркотики, вечеринки, - Татьяна снова отвела взгляд, и рот ее немного кривился после каждой сказанной ею фразы….
-Эй. Девушка,- крикнула Таня официантке, - принесите пепельницу, пожалуйста.
Таня вынула из сумки пачку «Союз-Аполлона» и чиркнула зажигалкой.
В первых слоях табачного дымка повисла пауза.
- Мы были кем-то вроде хиппи, и меня чуть было не отчислили за неуспеваемость.
Татьяна снова сделала затяжку и отвернув  голову в сторону, чтобы не пускать дым в меня, тонкой струйкой наполнила воздух кафе запахами турецких и виргинских табачных плантаций.
- а потом на четвертом курсе появился он…
Не докурив сигареты и до середины, Татьяна ткнула ею в пепельницу и долго давила и гасила ее там, подавляя тлеющий дымный ASH.
- Он был доцент с кафедры общей терапии…
Татьяна вдруг изобразила какую-то деланную улыбку и мелькнув по мне повеселевшими глазками, спросила,- тебе, должно быть интересны подробности, да ну ладно.
И не дождавшись моей реакции, она уже совершенно спокойно и свободно продолжала, - он был женат, и я семь лет была его второй тайной  и секретной  для всех женой.
И тут Татьяна хлопнула  обеими ладошками по столу и поглядев на меня, сказала, - ну что? Пойдем? Свидание закончено, мне на обход больных пора.
Она отвернулась, закусив нижнюю губу и глядя в свою сумку, куда  запихивала теперь свои сигареты и зажигалку.
Не знаю почему, но мне показалось, что в ее глазах блестели слезы.   
                                                  ***
В машину Таня садиться отказалась, - тут мне недалеко, я пешком прогуляюсь, - сказала она.
И уже почти  отвернувшись, добавила почти деловым тоном, - пневмонии  у тебя нет, так… бронхит небольшой.  На флюорографию можешь не утруждать себя, и не ходить, чисто там.  Пусть жена сварит тебе картошки, ты подыши над кастрюлей.
И я глядел ей в след, как она шла в своем синем платье. Невысокая худышка, стройная, прямая, с неширокими  бедрами. И эти бледные  тонкие слегка кривые ноги… Кто сжимал своими крепкими руками эти  узкие лодыжки ?
И упущенная запоздалая ревность пыталась вползти теперь в мою душу.
Зачем?

                                                    3.

Жизнь так скупа, когда даёт мгновенья счастья
Но щедро наделяет ожиданием –
- томительным, растянутым  порой на годы….





Прошло еще десять лет, и я снова встретил ее.
За эти годы я успел и развестись, и снова стать папой, теперь уже отцом маленькой девочки, которая родилась у нас с моей тогдашней сожительницей, совсем юной, на двадцать лет меня моложе – переводчицей из совместной русско-французской компании, где я к тому времени служил большим –пребольшим начальником. 
Тогда, в начале девяностых, когда я снова повстречал ее, времена были трудные.  Народ бедовал.
И как выяснилось, бедовала и она.

Мне надо было купить подарок нашему французскому шефу на его День Рождения, а я на свою беду, предложил нашему русскому гендиректору, как вариант, купить какую-нибудь картину, к примеру, городской ленинградский пейзаж, или натюрмортик какой-нибудь в стиле «рюс», с нарисованными водочкой и селедочкой на газетке.
- Вот, поезжай и купи, - сказал гендиректор.
Ну, я взял нашу представительскую «тойоту» с шофером Сашей и поехал на большой вещевой рынок.  Там можно было найти и артель художников с картинками.
Идти надо было продираясь сквозь толкотню ничего не покупавших, но лишь глазевших покупателей, одетых в нищенские кооперативные «варенки» и недорогие кроссовки «динамо» местного производства.  А я в своем малиновом пиджаке и черных шелковых брюках, да с пейджером на пузе, выделялся и блистал.
Shine on, You crazy diamond…
Новый русский, одним словом.
По бокам прохода стояли убогие исполненные скорби – унылые  продавщицы, перед которыми на раскладушках лежали ворохи ношенной немецкой германской одежды….
Секонд  Хэнд, как это называли тогда модным словосочетанием.
Народ вяло рылся, перебирая  эти вороха, а за всем этим устало наблюдали хозяйски расталкивающие зевак, двое патрульных милиционеров, ходивших взад-вперед, и периодически  прижимавших пузами к стенкам контейнеров каких-нибудь испуганных торговок, которые, по-видимому, не успели вовремя заплатить милиционерам дань. 
Я уже успел купить у артели веселых полупьяных бородатых художников какую-то мазню маслом на холсте и в раме багетом…. Исаакий на фоне грозового ленинградского неба…. 
И теперь с завернутой в рогожку картиной под мышкой, я шел сквозь толпу по проходу назад к стоянке, где в служебной «тойоте» меня дожидался шофер Саша.
Вот тут и что-то дрогнуло и что-то щелкнуло …
Условный сигнал из прошлого.
Синий взгляд огромных глаз из под густых - черных крыльев птиц колибри - ресниц.
Я аж споткнулся и встал, как вкопанный.
Да, это была она.
Худенькая-худенькая.
И эти «бэгги-траузерз» - потертые голубые мешковатые джинсы "бананы", открывавшие бледный краешек плоского живота с кнопкой пупка, только подчеркивали ее худобу.
Черное вороное крыло волос, падающее на плечо…. А в черноте крыла – серебряная седина.
И морщины вокруг глаз. И вокруг большого яркого рта.
Морщины.
Но это была она. 
- Узнала меня? – спросил я.
- Ты растолстел, узнала но с трудом, - ответила она.
- А я тебя из тысячи сразу, - не найдя ничего лучшего и более умного, сказал я.
- Ты вроде как богатый, купи что-нибудь, - сказала Таня.
- Можешь товаркам свой хабар сдать на день? – неожиданно для самого себя предложил вдруг я, - вот тут денег тебе, ста долларов хватит? Или вот двести? Сдай им, да поехали со мной, отметим встречу!   
Надо сказать, что таких денег Таня на рынке и за полтора месяца не выручала….
Так что.
Где там гордость ?

                                          *** 

Мы  сидели на заднем сиденье моей служебной «тойоты» и шофер Саша вез нас в самый дорогой итальянский ресторан на Васильевском, с которым у нашей фирмы был бартерный договор.
- Я постарела? Я очень постарела ?  искательно и смущенно спрашивала она.
- Нет, совсем нет, - убежденно отвечал я, так как говорил почти что правду. 
- Мне стыдно, в этих лохмотьях и в ресторан, - шептала она.
- Не надо, для меня ты просто принцесса, просто королева, и вообще я попрошу для нас накрыть в отдельном кабинете.

…а когда официанты по очереди поднесли нам . Escargots de Bourgogne а потом foie gras, она смущенно шепотом, оглядываясь на официантов, спросила меня, - а как это есть? Вилкой или руками?
И после четвертого осушенного ею бокала, я понял, что … что она пьет.
С бутылки красного бургундского ее развезло.  Она громко хохотала, а когда она, пошатываясь, пошла в дамскую комнату, я занервничал и уже был готов позвать девушку-администратора, чтобы та сходила в туалетные комнаты и поглядела, не случилось ли с Таней чего?

У меня тогда была еще и вторая квартира, в которой я не жил. Она досталась мне после смерти двоюродной бабушки. Небольшая однокомнатная квартирка –«брежневка» в шестиэтажном железобетонном блочном доме на улице Карпинского.
Когда мы вошли с нею…
Едва только мы вошли, она спросила, - а у тебя есть что выпить?
И даже не дождавшись ответа, вдруг почти рухнула передо мною на колени и принялась расстегивать мои брюки и стаскивать с меня трусы. 


И больше мы с нею никогда не виделись.
Но в душе моей, осталась черная смоль вороного крыла волос – и пронзающий взгляд голубых глаз смотрящих из под черных крылышек колибри-ресниц.
И эти слегка кривоватые худые бледные ноги.
Где ступают они ?
Или уже сгорели в газовой горелке Крематория на Пискаревском ?

                                              ***

Ульянка.  Питер.
14 - 17 апреля 2020