Лебединое озеро

Grand Funk. Иллюзия грохота



В начале  девяностых, когда были возможны любые чудеса, с автором этого текста решил поделиться сомнениями один крупный торговец винилом. С его слов, к нему обратился некий «еврей», у которого на складе под Ленинградом лежит чуть ли не весь тираж последнего диска Марка Фарнера, полученный им, как тогда было принято выражаться, «по бартеру» в запечатанном виде. Пластинками «еврей» не занимается, и, не зная, что делать с этим пластмассовым котом в мешке, почти решился переплавить его на гребешки и расчески.
Дальнейшая участь тиража мне не известна, поскольку я вышел из доверия гешефтмахера,  который, как и многие в ту пору, придерживался крайне правых взглядов.

А ведь и до, и после этого полуфантастического эпизода, первый альбом пауэр-трио Марка Фарнера, легендарный On Time, были готовы оторвать с руками в любом состоянии, как императорские останки.
Впрочем, когда он только появился, придя воистину on time, никто не подозревал, насколько он со временем вырастет в цене, подобно иконе или подписному изданию, оформить которое можно было лишь по большому блату.
То была эпоха альбомов, каждый из которых кому-то казался пределом возможностей и мечтаний, когда казалось, что дальше некуда, и что-то грандиознее создать просто нереально.

Для одних это был In Rock,  для других L.A. Woman или Who's Next – имя артиста не так важно, как уверенность, что вам довелось лицезреть венец творения. Даже если фото было черно-белым, а глаза зажмурены – довольно с вас, у вас воображенье в минуту дорисует остальное, оно у вас проворней живописца, вам все равно, с чего бы ни начать…
А между тем, альбомы продолжали выходить, испытывая преданность поклонников, травмированных первым впечатлением на всю оставшуюся жизнь. Смерть никуда не опаздывает, она ко всем приходит вовремя, – мрачно шутил в «Золоте МакКенны» разбойник  Колорадо голосом Анатолия Кузнецова – «товарища Сухова».

Своевременная инсценировка собственных похорон может либо оживить угасающий интерес к ложно умершему, либо окончательно его угробить.
Участники «Гранд Фанка» легли в гробы для обложки диска Born to Die, и на фото тотчас обратили внимание, не успев оценить качество музыки.

Grand Funk. Иллюзия грохота
Steppenwolf – пожалуй, главные соперники раннего «Гранд Фанка», выпустив сборник лучших, действительно лучших вещей, похоронили себя заживо в расцвете сил, под обложкой в виде надгробия. среди которых есть настоящие шедевры, в виде могилы, похоронив себя заживо в расцвете сил.
А их сильнейшую пластинку Slow Flux никто не заметил ни у нас, ни на Западе, где мода не стоит на месте ни минуты.

Никогда не допускай в искусстве робкого подражания, советовал Жан-Жак Руссо.

«Криденс», «Маунтин», «Гранд Фанк», «Назарет» и «Степпенвулф» всегда декларировали своё подражание максимально громко и гордо, вырабатывая таким образом стопроцентную узнаваемость на грани неподражаемости.

Саунд каждой из этих групп, давно списанных в консервативный резерв, их поклонники безошибочно распознают на седьмом и более десятке, как голоса телеведущих и генсеков своего детства.
Смешно представить, но на пике разрядки в компаниях вольнодумцев обсуждался вариант замены персоналий советского ТВ рок-звездами Запада. Хотя бы временно. Где-нибудь между Картером и Фордом. Серьезный, стареющий рок служил скудной пищей для остроумия.
Человек шестидесятых либо ехал «за туманом, не отходя от пивного столика с транзистором, либо врубал на полную что попало. С помощью шума извне он хотел заглушить голоса внутренних демонов и бесов, которые наиболее отчетливо слышны в тишине. В дефицитной и целебной тишине, столь полезной для иммунитета и нервов.

С аналогичной целью в фильмах про шпионов открывают воду или включают телевизор. Впрочем, иногда это делается и при допросе третьей степени в домашних условиях.
Зато  для поколения семидесятых громкий рок сделался шумом прибоя и голосами птиц, подменив звуки живой природы, которых так не хватало тем, кто бредил «запахом тайги» во флаконе с одеколоном.
«Голоса птиц» – палка о двух концах. Замедляя скорость, мы как бы увеличиваем их размеры, превращая малиновку в птеродактиля и пение соловья в рев крылатого дракона. Этот прием успешно использовали отцы блюзовой готики и «электрификации похорон» – Black Sabbath,  Atomic Rooster, Mountain, Crazy World of Arthur Brown, Jimi Hendrix Experience.

Банальность, сказанная громким басом, звучит как проклятие, и детский лепет, повторенный с помощью эха, получает оккультную окраску.
С другой стороны, повышение тональности низводит торжественную часть «черной мессы» до щебетания отечественных ВИА.
И  в свете вышеизложенных доводов вступление Got This Thing On The Move, пришитой к песенке Добрынина «На земле живет любовь» выглядит не менее естественно, чем  отголоски Eli's Coming во вторичном (как всё лучшее у Grand Funk) шедевре Anybody’s Answer. Впрочем, при желании там можно обнаружить уйму других заимствований – от Kinks до Four Seasons, использованных с максимальным эффектом.

Стоит отметить, что Eli's Coming стала первой иностранной песней, которую я боялся слушать один, зная пару сотен английских слов, включая сленговые, я испытывал некий дискомфорт при каждом, случайном или умышленном, прослушивании. Казалось, с нею вместе в мою маленькую жизнь проникают мысли и образы, к встрече с которыми я еще не готов. Возможно, так оно и было. Словно я, слоняясь по чужому городу, заглянул в храм на необычное богослужение. Что со мною бывало и в действительности.
Порождения рок-музыки того времени – это не выдумки, не литературно-книжные фантомы, а вполне осязаемые существа и вещи, о которых мы говорим с автобиографической откровенностью и пылом, не решаясь отправить эту «царицу и приплод» туда, откуда она явилась в наш мир.

Свита из этих персонажей безошибочно находит своего хозяина и жертву (бывают и такие совмещения), становится по местам, вторгаясь в жизнь того, кто был уверен, что давно перерос это наваждение, и вовлекая его в собственную игру.
Творец иллюзий наделил их властью и формой, но не дал имен. Они достались песням и группам.
«Максимальная громкость» – понятие растяжимое. Для большинства тех, кто мечтал её познать, она,  среди других «элементов сладкой жизни», была недосягаема в тесноте казенного жилья. А чьи-то баснословные усилки «стоваттники» оставались частью мифа о гигантомании Запада, перенесенной в частный сектор.

Кто-то, например, Roxy Music, превосходно играет в интерьере холостяцкой каморки с торшером и тумбочкой, а кто-то, как Foghat, требует простора с прожекторами на высоких столбах. Но на районных стадионах пусто. Рев толпы в звукозаписи растворяется как концентрат шипучего напитка, и так же быстро он выдыхается. Трибуны безмолвствуют. «О чем молчат трибуны», был такой загадочный советский фильм. Он так и остался загадкой, потому что его никто не хотел досмотреть до конца.
А кто-то звучит нигде, кроме, разве что, журавлиной стаи покойников над пустым стадионом. И это не злоупотребление образностью, а горькая медицинская истина – до цифровых переизданий ранние записи Гранд Фанка можно было прослушать только так.

В плане ознакомительного доступа до музыки начала семидесятых было дальше, чем до эпохи неолита. В костюмах этого периода члены пауэр-трио хорошо смотрятся на обложке вожделенного диска Survival.
Грохот и вопль – таковы были ответы на SOS того, кто умирал от одиночества в гуще народа. Ведь коллектив и жилплощадь не избавляли человека от изоляции, лишая его последней возможности шуметь самостоятельно в иной форме, помимо дебошей и припадков.

Вопля посреди We Won't Get Fooled Again, например, ждали стоя, как сигналов из космоса. Ведь он был единственным в этой длинной композиции The Who.
В отличие от камерных звукоизвержений человека толпы, «Гранд Фанк» мог позволить себе и шум и вопль, монументальный, как скульптуры ваятелей-мегаломанов в фильме «Обыкновенный фашизм».
Grand Funk. Иллюзия грохота
Обыкновенный «Гранд Фанк» ценился выше.

Grand Funk. Иллюзия грохота
Минута молчания в мемориальном комплексе служила идеальной паузой между Footstompin’ Music и Are You Ready.
Телодвижения юного параноика выглядели почти как физкультура под We’re an American Band, People Let’s Stop The War или неожиданно воскрешенный Locomotion. Под музыку «Гранд Фанк» с ума сходили, не заходя чересчур далеко. Под музыку «Гранд Фанк» с ума сходили, не заходя чересчур далеко.
Однако,  Paranoid профессора Фарнера, обладая истинно американским потенциалом, мог позволить себе нечто большее, нежели антисоветские лозунги с балкона или полуночный мат под окнами у соседей, которым с утра на работу.

«Врубать на полную», как было сказано выше, понятие условное. Магнитофон «Днепр» и радиола «Ригонда» вполне справлялись с ролью орудия пытки. Всё зависело от материала, от интонации солиста и последовательности песен. А ведь именно эта аппаратура господствовала в быту параллельно с первой волной громкого рока.
Восторженные отзывы шумозависимых напоминали рекламу имппортных лекарств, а не технических параметров аппаратуры. Пройдет время, и в тех же выражениях их потомки начнут оценивать качество наркотиков.
Гурманы грохота, взрослея, пополняли армию полуглухих, которых устраивает любой ингредиент любимого блюда. Это может быть название ансамбля или перечень имен тех, кто в нем играл, стоимость пластинки, проданной в их присутствии с рук на руки дождливым осенним днем и т.п.

Отвыкая от «Гранд Фанка», они облегчали себе этот процесс претензиями к более поздним работам группы, которая еще недавно была для них вне критики и конкуренции.
В прошлом всё было по-летнему свежо и сочно, а голоса насекомых – жуков и кузнечиков, – компенсировали щелчки и шорох ненового диска.
Будем откровенны – шум дождя в прологе первого «Саббата»  говорил нам скорее об испорченном смесителе или сорванном кране, нежели о «черной мессе», о смысле которой задумывались совсем единицы, самые робкие и мнительные. Вроде того предпринимателя, который не знал, что ему делать с тиражом американской пластмассы. Возможно, в дальнейшем он включил этот эпизод в биографическую повесть «Бремя кладовщика», если только я его не выдумал, не зная, с чего начать статью. Ведь многие так же долго не знали, какой «Гранд Фанк» первый – тот, который  On Time или просто «Гранд Фанк».

На рельсах «центральной дороги ужасов и катастроф», как переводили это сложное название отдельные языковеды с богатой фантазией, уже маячит силуэт «Степного Волка», но о нем мы поговорим в следующий раз.