Лебединое озеро

«Медуза» опубликовала рассказ Алексея Полтавца, в котором он подробно признается в убийстве Артема Дорофеева. И сообщает, что Катю Левченко убил его приятель Иванкин. Сразу после этого Следственный комитет выкопал там же рядом, где и говорил Полтавец, труп Кати Левченко.
Я напоминаю, что речь идет о деле «Сети»*, которое, конечно, дело номер один последних нескольких недель. Сначала все мы, в том числе, и я говорили о жутких пытках в деле «Сети»*, о безумии обвинения, которое рассказывает нам о том, что была некая террористическая организация, которая не много ни мало собиралась взорвать всё к черту к чемпионату мира. И эти обвинения не то что недоказанные, с моей точки зрения, доказано, что их нет, потому что в результате этих жесточайших пыток эфэсбэшники не смогли предоставить главное — вот какие-нибудь малейшие фактические подтверждения этих обвинений.

Но потом «Медуза» опубликовала историю о том, что часть людей, которые арестованы по делу «Сети»* может быть замешано в убийстве. И вот вы знаете, одно меня не покидает. Дело в том, что родители этой Кати Левченко — а ей было всего 19 лет, — и они рассказывали, что она как раз Иванкиным восхищалась больше всех, говорила о нем много родителям, потому что он читал, как и она, Бродского.
И вот Полтавец описывает, как она пошла с этим Иванкиным в лес, а потом короткий вскрик — и выходит Иванкин с ножом. А вскрик был потому, что на ней был шарф, и он не сумел ее быстро убить. И Полтавец говорит: «Извини» и стреляет в Артема.

Вот теперь нам сообщают, что обнаружены разбросанные останки: «череп, элементы позвоночника, ребра, предположительно растасканные животными». Также найдены зарытые в землю вещи: женская жилетка, вязанная шапка, элементы флисового воротника и наушники. Вот у меня перед глазами эта картинка стоит: здесь живая девочка, которая с Иванкиным обсуждает Бродского — а вот тут элементы позвоночника, растасканные животными, вот эта прелая листва и вот этот снег.
И там такая деталь в рассказе Полтавца, что они, когда уже зарыли каждый свой труп, Иванкин вдруг вспоминает, что он же ей деньги давал (то ли тысячу рублей, то ли 2 тысячи), и Полтавец говорит: «Да ты что? Пошли, не будем выкапывать». И все это совершенно какая-то достоевщина. И Полтавец выглядит совершенным Раскольниковым, хотя это вроде бы полная постановка по роману «Бесы». Но вот Полтавец как раз выглядит Раскольниковым, потому что убить-то он старушку убил, но не выдержал. Ну, как, впрочем, и полагается интеллигентному мальчику, который искренне хотел разных хороших вещей. Вообще, напомню, что Полтавцу сейчас 20, когда все это происходило, ему было 17.

И вот неделю назад, когда «Медуза» начала всё это публиковать, ее заклеймили: «Да это слив, да как вы можете? Да это клевета!» Даже придумали такой замечательный слоган, что это все со слов одного Ильи Хесина, который, во-первых, выдумщик, во-вторых, фантазер, в-третьих, агент и имеет личные мотивы, поскольку он спит с женой Пчелинцева, главного обвиняемого по делу Сети*.

И даже Зоя Светова опубликовала письмо Пчелинцева о том, что, мол, не было у него никаких отношений с этим Артемом и Катей. И вот пишет Аркадий Дубнов про письмо Пчелинцева: «Это очень важный текст. Он делает излишним споры ревнителей так называемой чистой журналистики. Имхо». Ну, действительно, правда, человек сказал, что он не знает этого Артема и Катю. Исчерпывающий аргумент.
В общем, все высказались, все, как Мединский по поводу 28 панфиловцев, сказали, что нельзя очернять светлый образ, только вот в Конституцию не внесли. И вот я как-то всё жду, как все эти люди, которые заклеймили «Медузу» за то, что она очернила светлый образ, сейчас… нет, не то что скажут, извините, а просто выскажутся насчет интервью Полтавца и обнаружения трупа там и при тех обстоятельствах, о которых еще до обнаружения трупа говорил Полтавец.

И в общем. количество криков резко замолкло. Потому что в «Новой» мы, в общем, проходили то же самое при убийстве Политковской. Когда был первый суд над ее убийцами, и вся прогрессивная общественность была на стороне убийц, потому что у части нашей прогрессивной общественности есть такое представление о действительности очень простое, что если кто-то сидит на скамье подсудимых, то значит, он никогда ничего не совершал, а слушать надо только адвокатов, а все, что говорит обвинение, позорно не только воспроизводить, но даже слушать. Это означает, играть на стороне кровавого режима. И, конечно, огромное количество параноиков, убийц и негодяев пользовались этим прекраснодушным настроением, которое на самом деле является таким зазеркальным представлением о действительности, какое пытается внедрить нам государство только с поворотом на 180 градусов.

Вот Мединский говорит, что Зою Космодемьянскую нельзя трогать, и эти говорят, что нельзя трогать тех, кто сидит на скамье подсудимых.
И тогда, я помню, ощущение абсолютного бессилия и бешенства перед таким идеальным информационным шумом. Потому что я внимательно следила за всем, что происходило на процессе. И это было абсолютно невероятно. Потому что вставал реальный организатор убийства Лом-Али Гайтукаев, дядя исполнителей братьев Махмудовых, — и у него вообще была шайка, которая, в том числе, занималась убийствами по заказу, — и этот Лом Али начинал врать в суде, говорил, что «я не знал, что мой племянник был у меня шофером», «а я не знал, что мой племянник жил по фальшивому паспорту» (который, кстати, этому племяннику спроворили его знакомые из ФСБ), «я вообще не узнаю киллера в племяннике».

И думаешь: ну, сейчас, конечно, этого Али Гайтукаева распутают, потому что это смешные показания со стороны человека, про которого известно и который уже сидит в тюрьме за организацию других заказных убийств. Нет, выходит все с аршинными заголовками: «Дядя обвиняемого не опознал в киллере своего племянника». Чеченец не опознал! Конечно, всё, он не опознал. О чем разговор? Как вы смете, сливные бачки, — говорили нам про «Новую газету», — предъявлять этим хорошим людям какие-то обвинения? Тут даже дядя родной их не опознал». Там какие-то невероятные вещи творились. Там же мобильники этих братьев засветились на месте преступления. А они говорили: «А мы не помним, что мы делали на улице Лесной». И все такие: «Ну, они же не помнят, что он делали на улице Лесной. Что же вы пристаете к людям?»

И потом был второй суд, во время которого до кого-то что-то дошло. И было все то же самое, и защита говорила всё то же самое, и вдруг этот информационный шторм затих, и просто никто не повторял этих безумных объяснений защиты. И при этом никто не извинялся перед «Новой газетой», некто не сказал: «Мы были неправы, да, эти люди действительно являются исполнителями убийства Политковской». Другое дело, кто там был заказчиком, но сидят на скамье, действительно, исполнители и даже организаторы.
И, собственно, что я вижу в рассказе Полтавца, которому, напоминаю, было в момент убийства 17 лет, и, как он сам рассказывает, он приехал перед этим в Пензу по каким-то своим анархистским связям и, грубо говоря, эта группа была его семьей. Я вижу множество неправдоподобных объяснений. Например, он говорит, что Пчелинцев — напоминаю, что Пчелинцев главный осужденный по делу «Сети»*, и он получил после жутких пыток 18 лет, — Полтавец говорит, что они были большими позерами, все время надували щеки, говорили, как они круты, «вот мы столько делаем, мы делаем революцию», На самом деле, в общем, это было много шума из ничего, и даже оружия у них было легальное. Запомним это.

Дальше Полтавец рассказывает, как он приехал из Омска в Пензу и поселился на этой конспиративной квартире, где растили траву и грибы на нужны революции. И говорит, что он сам всего этого не пробовал и в этом не участвовал. То есть запомним это тоже. По словам Полтавца он вообще был не при делах, он только жил в этой квартире, и все это происходило на его глазах.
Дальше Полтавец рассказывает, что их 31 марта задержали с этими наркотиками, перевели под домашний арест, они сбежали, и он вместе с Иванкиным бежал в Рязань, и с ними были Катя и Артем, который всё время пытались подтянуть в движение, и они как бы уже подтягивались, но не до конца. А тут Катя и Артем в Рязани стали говорить, что мы не хотим бегать, хотим вернуться. И все испугались, что сейчас, мол, они всех сдадут, а о движении они много чего знали, и еще перед ними же надували щеки. И пошла дискуссия, которая длилась чуть ли не месяц, что надо Катю и Артема замочить. И он, Полтавец пытался их спасти, но так получилось, что ему и Иванкину сказали — надо.

И они подошли к Кате и Артему и сказали, как несколько раз уже они говорили, что кто-то приезжает, горячее время, надо переждать — поехать в лес. Они поехали в этот лес рязанский. Там Иванкин ушел с Катей куда-то недалеко и перерезал ей горло. А Полтавец, когда услышал этот крик (и Артем удивился, потому что женский крик), сказал: «Извини» и выстрелил в Артема.
Так вот если отбросить все многочисленные психологические извивы, которые сообщает Полтавец, то получается что в сухом остатке? На квартире в Рязани жили 4 человека — 2 убийц и 2 жертв. Убийцы месяц жили и обсуждали, а потом сказали: «Пойдем в лес». Жертвы пошли. Никого с ними не было. Не было никакого рядом Пчелинцева, не было никакого рядом Шакурского. И если бы Полтавец не хотел убивать, то за это время, за этот месяц, за эти несколько дней ему достаточно было сказать Кате и Артему: «Уезжайте», не то что даже намекнуть, что их собираются убить, а просто сказать: «Уезжайте». Более того, ему было достаточно сказать: «Я не буду в этом участвовать». До самой последней секунды в лесу. Их было там четверо, и если бы он встал на сторону жертв, то двадцать способов у Полтавца было не убить.

И хотя Полтавец рассказывает: «Вот тогда в этом случае меня бы убили…», я очень скептически отношусь к этому его утверждению, потому что, во-первых, Полтавец нам только что сам рассказывал, что все эти люди балаболы. А, во-вторых, это объяснение, которое я нахожу в каждом уголовном деле от каждого киллера. Полтавцу кажется, что он изобрел какое-то удивительное объяснение. Я должна его разочаровать. Просто нету такого уголовника, нет такого Шарикова, который, будучи взятым как киллер с поличным, не начинает рассказывать, что «если бы я не убил, то меня был замочили».
Естественно, Полтавцу было 17 лет. Он, действительно, находился в каком-то измененном состоянии сознания. Но я понимаю, почему он это рассказывает. Потому что он пытается оправдаться. Он пытается представить свою версию: «Меня заставили». Он сам в это верит, хотя, конечно, ужас заключается в том, что если бы он сказал нет, то эти двое человек были бы живы. Но именно эти его старания… Потому что видно, что он эту свою версию тщательно собирал в уме. Вы знаете, бывает, когда человек хочет оправдаться, и он долго сам начинает рассказывать самому себе, придумывает обстоятельства, которые его обеляют, строить сложную систему.

И вот оно убийство. И, конечно, вы можете сказать, что это убийство было личным делом спятивших с ума от страха Иванкина и Полтавца, и очень возможно, что всё было не совсем так, как рассказывает Полтавец.
И я говорю о признания Алексея Полтавца, который, чего уж там говорить, по ту сторону добра и зла. И даже не нечаевщина, а именно банальная уголовщина: «Нас застукали с наркотой. Они на нас стукнут. Давайте их замочим». И д, это катастрофа для дела «Сети»*, потому что нам адвокаты нарисовали картину юношей со взором горящим, которые все были такие возвышенные читатели Маркса и Бакунина, и их пытками заставили сознаться в какой-то группе, которой не было и взрывах, которых не было.

И часть этой картины по-прежнему верна, потому что пытки были, взрывов не было. И вообще, сам факт, что эти вылезшие из средневековья эфэсбэшники не заметили убийства, но зато заставили людей признаться в членстве организации, которая если и была, то не была так структурирована и не включала тех людей, о которых говорят эфэсбэшники и заставили признаться в этих смешных, вернее жутких взрывах, которые одновременно смешные, потому что понятно, почему они выдумали эту историю про взрывы. Потому что если бы они написали в приговоре, что эти люди хотели делать революцию, то понятно, им бы многие сочувствовали. Они решили, что они расскажут, что эти люди хотели делать теракты, и кто-то ужаснется. На самом деле, мы, конечно, подумаем, что это полная фигня собачья.

Но, к сожалению, этой картины нет. Но есть другая неприятная картина — картина группы, не организации, не ячейки — группы леваков, которые заигрались, занадувались… Это же всё молодые люди. Они в этом возрасте надеялись произвести своими революционными достижениями впечатление на девушек точно так же, как и Бродским: «Вот я и Бакунина читал и революцию скоро сделаю и ружье держать в рука умею. И, вообще, ты знаешь кто мы такие? Мы такие дела делаем…».
И вот это надувание губ услышала российская преступная организация, которая называется ФСБ: «Ах, вы тут дела делаете?!». Слушайте, да они же надували губы, надували щеки не для эфэсбэшников, а для девушек. Неужели вы никогда не видели людей, которые приходят и намекают, какие они крутые. Посмотрите, не знаю, на Суркова, который одну статью за другой пишет, которая является тем самым надуванием щек на тему «Вот какой я великий и какой я главный идеолог власти». Хотя понятно, что как раз, она, во-первых, не нуждается в главных идеологах. Она чрезвычайно практическая власть и очень презирает всяческую писанину. А, во-вторых, именно в силу того, то она практическая, люди, которые главные в этой власти, никогда ничего не пушит и считают, что письменных следов оставлять не надо.

Ну так вот, опасно рассказывать девушкам в стране, где существует ФСБ, что сейчас ты сделаешь революцию. «А, ты революцию сейчас сделаешь? А теперь расскажи нам, а не девушкам. Не хочешь? А вот мы тебя динамо-машинкой…».
Что я хочу по этому поводу сказать. Первое: убийцы должны нести ответственность. Вот есть девочка 19 лет, которая читала Бродского, и от нее остался позвоночник, объеденный зверьми. И вот отец этой девочки сейчас говорит, что он никогда не считал фигурантов «Сети»* преступниками. Он был за них, и он против пыток. «Но они — фигуранты, — говорит он, — должны ответить, где Артем, где Катя». И в уголовных делах нет никакой абстрактной справедливости. Уголовные дела, собственно, и ужасны тем, что в них нет «с одной стороны, с другой стороны…». Это вот когда какая-нибудь война произошла или экономическая катастрофа, тогда эти виноваты этим, а эти виноваты этим. А если есть труп, или, скажем, есть Вася и говорит: «Это Петя убил», и есть Петя, который говорит: «Нет, это Вася убил», то там не 50 на 50, там не «с одной стороны, с этой стороны…». Вот кто-то конкретный нажал на курок. Были теракты? Ответ: нет. Были пытки? Ответ: да. Был труп? Ответ: да.

И когда мне говорят: «Забудь про девочку. Не важно, что там позвоночник валяется, потому что этих людей осудили за теракты, которые они не совершали», если ты им вспомнишь этот объеденный зверями позвоночник, девочке, которая о Бродском разговаривала, то ты слуга «кровавого режима». Конечно, это для меня так же неприемлемо, как когда встает Мединский и говорит: «Кто говорит, что не было 28 панфиловцев, он говорит некорректно, потому что не важно, было или не было, но как государству нужно, так оно и есть». Для меня факты самоценны. Мы не всегда можем их установить, мы всегда должны пытаться это сделать.
Для меня неприемлемо, когда, скажем, сын Иванова сбивает насмерть на дороге женщину Светлану Беридзе — и у головное дело заводят на дядю этой женщины. Или когда у сына губернатора Ишаева одна за другой две женщины — сначала любовница, а потом жена — погибают (одна якобы сама вылетела из окна, другая якобы сама сгорела), и нам говорят — да нет, всё нормально, — это избирательное правосудие. Потому что все должны быть равны перед законом.

Точно так же для меня неприемлемо, когда мне сообщают заведомо без всякого уголовного расследования, что нельзя очернять светлый облик людей, сидящих по делу «Сети»*, потому что это абсолютно тот же способ мышления, как у Мединского, только с противоположным знаком. Потому что когда нам говорят власти, они что говорят? Мир черно-белый, здесь наши — здесь враги, все наши — прекрасные, все враги — ужасные. Всех наших надо защищать, что бы они ни сделали. Вот если они попадутся как Чепига и Мишкин с солсберецким шпилем, надо все равно их защищать.
Теперь что нам говорит часть оппозиции? Мир черно-белый. Если «Сеть»* наша, а государство — враги, то «Сеть»* прекрасна, их надо всегда защищать, что бы они ни сделали. Если они попадутся с трупом — не важно.

Ребята, увы, к сожалению, мир не черно-белый, мир сложный. И мне было всегда, конечно, интересно, как работает механизм тотального отрицания действительности. Вот потому что стоят люди к «поясу Богородицы». Написали, что это византийская работа 11-го или 10-го века, я точно не помню. Нет, они стоят. Вот как это у них получается? Они не видят, что это не носила богородица? Нет, не видят, им это не интересно.
Вот показали Мединскому документы, что не было 28 панфиловцев. Точка. Расписали, объяснили, архивные документы… «Нет, ничего не хочу слушать. Не было и точка. Вы все вредители, слушать не хочу». Вот то же самое в деле «Сети»*: «Мы ничего не знаем, и если их пытали, если им навесили липовое дело о взрывах, то мы не будем рассматривать истории с трупами. А все, что пишет «Медуза», придумано, сливные бачки, агенты, им соврал Полтавец…».
Я думаю, сейчас наверняка запустят историю, что Полтавец 17-летний, что он агент ФСБ, что да, убить-то они убили, но сделали это по заказу ФСБ, чтобы опорочить организацию, внедриться в нее. Уж очень сложно это, как бы сказать, для нашего ФСБ, которое не видит дальше собственного носа. Но я не сомневаюсь, что такая версия будет.
Я не сомневаюсь, что как ни убавится верующих после того, как датируют «пояс Богородицы», так не убавиться людей, которые считают, что это обсуждать нельзя, а тот, кто это обсуждает, тот пособник кровавого режима. Но, как я уже сказала, если есть труп, то я хочу знать, как этот труп появился и откуда он взялся.

И вот у Агаты Кристи был очень хороший рассказ, как тоже появился труп какого-то зубного врача. И Эркюль Пуаро рассматривает дело и понимает, что этот труп… Все думают, что этот труп устроили коммунисты, чтобы убить очень заслуженного человека, который является столпом общества и вообще опорой Англии. А оказывается, что это сам заслуженный человек убил этого врача, что бы не вылезли некоторые детали его биографии. И он говорит: «Ну как же? Я же заслуженный человек, я же опора… Я же очень важен для будущего Великобритании». И Эркюль Пуаро ему отвечает: «Да, всё так, вы заслуженный человек, вы опора, но вы убили. И я не могу мимо этого пройти».
Я еще раз напомню, что еще не было суда. Да вряд ли суд кого-нибудь в данной ситуации убедит кого-нибудь в ту или в другую сторону. Но есть то, что предъявляли «Медузе», что она типа говорит с одних слов и типа где труп? И вот, когда труп отыскивается в том самом месте, о котором говорит человек, которых говорит, что участвовал в этом убийстве, и труп отыскивается там, где он говорит, — ну, согласитесь, это как минимум история, которая для всякого человека, для которого важны факты, требует обсуждения.

* (Сеть - запрещенная в РФ организация)