Лебединое озеро

На БАМе.
Некоторые фамилии в данном повествовании изменены, а отдельные события близки к реальным.
По поводу содержания никаких претензий ни от кого не принимаю.
1974 год.
На БАМ я впервые попал в начале ноября 1974 г. Незадолго перед этим я окончил ЛИИЖТ и отправился в свою первую командировку из Ленинграда вместе со своим руководителем Х.
Что я могу сказать об Х? 1. Он не очень давно умер и уже не поправит меня в моем повествовании. 2. Он был хорошим учителем и наставником во многих отношениях, поэтому мы с ним часто и непримиримо ругались. 3. Он был финном, по семье которого тяжело прошла советская система. Это отразилось на его характере и мироощущении.
Вообще, мало кто остался в живых из тех, с кем я тогда встречался. Кое-кто уехал из страны. Тем не менее, я обещаю не слишком злоупотреблять разницей в нашем положении при повествовании о тех давних временах и постараюсь быть точным и объективным. Я даже откопал свои старые рисунки и письма с БАМа, которые освежили мои воспоминания. Хотя, конечно, мой рассказ не претендует на документальность.
I.    Путь.
Путь был неблизким. Вначале был Новосибирск. Там, в институте "Сибгипротранс", необходимо было встретиться с генпроектировщиком Западного участка БАМа в лице главного инженера Эдуарда Антоновича Прица, для уточнения задания. Прилетели поздно вечером в аэропорт Толмачево, что в 30-ти километрах от города. Потом в городе долго искали гостиницу. В те годы гостиница была, практически, недоступной. Селились, обычно, по блату, либо по брони (50-ти рублевая купюра, вложенная в паспорт). У нас не было ни того, ни другого. Ходили пешком от одной гостиницы к другой. И нигде нет мест. Тем временем мороз опустился за 30. Один переход был особенно длинным, по пешеходному мосту через железнодорожный узел. Х. еще в Ленинграде посоветовал мне надеть кальсоны, но я пропустил это мимо ушей. Теперь-то и понял свою оплошность. Ноги занемели и плохо слушались. Все-таки нам повезло, и одна из гостиниц нас приютила.
II.    Улан-Удэ.
Здесь, ближе к БАМу, с гостиницей у нас проблем не возникло: все-таки мы непосредственные участники стройки. Что запомнилось после первого знакомства со столицей Бурятии?





Конечно, Памятник - огромная голова Ленина на центральной площади города, торчащая на пьедестале, как на плахе. Трамваи, которые карабкались по очень крутым улицам города. Казалось, еще немного, и они не смогут забраться наверх и неминуемо покатятся обратно. Ну и, конечно, запомнились столичные жители. Первая встреча произошла, когда я вечером вышел из гостиницы: на темной улице я буквально натолкнулся на огромную бурятку в косматой шубе, с лицом, плоским и круглым, как блин. В руке она держала початую бутылку портвейна. Пить будешь, ага? – дохнула она. – Нет, однако. Отвязался с трудом. Потом я зашел в кинотеатр. В кассы была большая очередь, которая, извиваясь, заполняла весь вестибюль. Рядом со мной в очередь встали местные парень с девушкой. Через какое-то время парень снял ботинок, носок, и начал ковырять этим носком между пальцев. Девушка заботливо поддерживала его за плечо. Очередь с пониманием обтекала эту дружную пару. Закончив с одной ступней, молодой человек совершил ту же процедуру со второй. Сложилось впечатление, что здесь так принято.
После сеанса я встретил ту же пару в холле нашей гостиницы. Они мило беседовали и пили коньяк CAMUS. И еще заполнилось высказывание, которое неоднократно повторили на утреннем совещании: кто здесь хозяина? – здесь бурята хозяина. А работать кто будет?
Ближе к вечеру мы улетали в Нижнеангарск. Летели на север вдоль всего Байкала на стареньком самолете ИЛ-14. Сделали промежуточную посадку в Усть-Баргузине, где в деревянном здании местного аэропорта долго ожидали продолжения полета.
III.    Нижнеангарск.
В Нижнеангарск мы прилетели 13-го ноября.

 

Нижнеангарск, или Нижний – обычный рыбацкий поселок, вытянувшийся вдоль северной оконечности Байкала, недалеко от впадения речки Верхняя Ангара. Черные большие избы и черные заборы. Снега еще нет, хотя температура воздуха около -30. Пыль да песок. И неприятный ветер. Разместились мы в поселковой гостинице – двухэтажной рубленой избе. Туалет на улице. О нем хочется рассказать подробнее. Я отправился туда уже в темноте. Нащупал дверь и хотел войти внутрь. Нужно было взбираться вверх. Оказавшись по ощущению на самом верху, я присел. И уперся во что-то острое. Кое-как, приподнявшись, справил нужду. Утром пошел посмотреть, как же устроен этот странный туалет. А оказалось, что я взбирался на замерзшую гору фекалиев, представлявшую правильный конус с навершием из последних испражнений. В него-то я попой и уперся. Мы с Х. высказали администратору претензии. После чего пришел мужик с ломом и долго долбил гору, нелестно высказываясь по поводу привередливости ленинградцев.
А перед этим я познакомился с очаровательной горничной – буряткой. Она вошла в номер рано утром, я проснулся, но не подал вида. Она намочила тряпку в ведре и плавно задвигалась, прижав тряпку к полу. Это было необычайно эротично. Она, наверное, почувствовала, что я не сплю, а я почувствовал, что она пристально на меня смотрит. Я открыл глаза. Взгляд ее был глубок и любопытен, я буквально погрузился в него. Это было больше, чем взаимное рассматривание. Я ощутил неодолимую связь с этой девушкой.
.
Еще чуть-чуть и я бы вскочил.
Так хочется написать наподобие А.Аверченко: И тут все заверте… Но, увы, через мгновение наши взгляды разошлись по разным углам комнаты, девушка шумно отжала тряпку и, подхватив ведро, поспешила прочь.




И вдруг я почувствовал, что у меня сильно болят ноги выше колен. Я с трудом поднялся и понял, что ноги обморожены. Сказался переход через пути по продуваемому мостику в Новосибирске. Пришлось идти в амбулаторию (так здесь называлась поселковая поликлиника). Врач оказался молодым и веселым мужчиной, тут же поставил диагноз: миозит четырехглавых мышц бедер, прописал меновазин, выдал мне больничный и сказал, что до свадьбы заживет. Хотя я уже был женат и имел дочь. Видимо, он имел ввиду мою следующую свадьбу, но тогда я об этом не думал. Потом я слушал Х., который говорил, что сюда люди едут не за больничными, а строить Великую Дорогу. Что я еще молодой, а уже не так прост. Что надо, наконец, носить кальсоны. Я согласился со всем и пообещал больше в амбулаторию не ходить.
Управление строительства тоннелей тогда представлял Тоннельный отряд №11, которым руководил Кобляков. Когда узнали, что мы из Ленинграда, заговорили о том, что мы должны все знать о Дороге Жизни, и должны помочь в организации ледника (зимней дороги) по Байкалу. Я представления не имел об организации ледяной дороги, а Х. кое-что знал. Он стал прописывать основные положения: минимальные толщины льда; интервалы и скорости движения транспорта, особенно на подходе к берегу (здесь образуется встречная волна, которая может войти в резонанс с бегущей впереди автомобиля подо льдом волной, что крайне нежелательно); способы намораживания льда, организация лежневок и т.д. Это были первые наметки. Потом уже ученые и проектировщики разработали документацию на ледяную дорогу, но с этих наметок все начиналось.

 

А нам нужно было на Даван. Это перевал на Байкальском хребте, где намечалось строительство ствола Байкальского тоннеля.
IV.    Перевал Даван.
Третий день мы ждали вертолет на перевал. Погода менялась в течение дня неоднократно. Наконец, нам сказали, что вертолет готовят к полету, и мы можем идти к взлетной площадке. У вертолета суетился зам. начальника участка Олег Витольдович Мацуткевич. Когда представлялся, он бил себя тяжелым кулаком в грудь и похвалялся: - Я – Орденоносец (звучало почти как миноносец). На Даване – «сухой» закон. А здесь Мацуткевич немного расслабился. Вертолет загружали ящиками и коробками, всем необходимым на площадке, через распахнутые в задней части створки. Загрузка подходила к концу, когда Мацуткевич вспомнил про кровати. – Кровати вези! – кричал он кому-то в темноту. Подъехал  грузовик с железными кроватями и ватными тюфяками. Орденоносец сказал, что если мы хотим сегодня улететь, надо помочь загрузить кровати. Я отказался, сославшись на миозит. Х., вместе с двумя мужиками, без энтузиазма, но зло, принялись запихивать кровати и спальные принадлежности во чрево вертолета. Мацуткевич тем временем забрался в кабину пилота. Сам пилот командовал погрузкой, нервно поглядывая на часы. Когда кровати с тюфяками были, наконец, погружены, выяснилось, что вертолет забит под завязку, и туда не втиснется даже щуплый Х. Ну, что, ребята, полетите в следующий раз, не расстраивайтесь – подмигнул нам Мацуткевич. И затем гаркнул: - От винта! Лопасти завертелись, нас обдало колючей песчаной пылью, смешанной с большой обидой и праведным гневом.
Утром Х. писал кому-то докладную на Мацуткевича. Лицо его светилось злобным вдохновением и торжеством будущей победы. Отнеся докладную по адресу, он принялся за меня. Основная мысль, которую он хотел до меня донести - «береги честь смолоду!». Я обязался беречь.
Вертолет приземлился на круглую площадку, утоптанную в снегу. От площадки к поселку вела снежная тропинка в виде узкой щели, стены которой отвесно уходили к небу. Поселок на перевале – четыре рубленые избушки и одна большая армейская палатка, по крышу занесенные

 

снегом, т.е. глубина снега вокруг – до трех метров. Связи с Большой землей, кроме вертолета, нет. Нет ни телефона, ни радиостанции. Когда в очередной раз прилетит вертолет – никто не знает. Но каждое утро, перед работой, все идут утаптывать вертолетную площадку, которая должна быть всегда готова к приему борта. Владимир Усенко – начальник участка на перевале. Очень крупный и симпатичный мужчина, бывший чемпион-вольник в тяжелом весе. 

Он движется впереди, работая лопатой с размером рабочей части около 1х1 м. За ним снег на тропинке подчищают остальные. Снег нужно забросить на бровку, которая так высоко, что требуется переброска снега «уступами». Добравшись до вертолетной площадки, шеренга превращается в плотную змейку, которая движется по спирали и топчется на ходу.






Всего на перевале 31 человек: 30 мужчин и одна женщина. Она готовит пищу на всех в столовой, которая устроена в армейской палатке. Ей помогает муж – колет дрова и топит плиты, носит воду, чистит картошку. Остальные в это время рубят просеку в тайге под будущую площадку ствола тоннеля. Раньше помощниками на кухне оставались все, по очереди, пока мужа не замучила ревность. Чтобы не накалять страсти, его утвердили постоянным кухонным рабочим. А для успокоения нервов и всего остального, по совету врачей, привезли большую бочку селедки и поставили ее в столовой у входа. Чтобы каждый мог есть селедки столько, сколько хочет, пока кровь не насытится бромом в необходимом количестве. И еще можно было банками есть сгущенку, которая тогда была дефицитом.
Раньше здесь были собаки, которых привезли с собой, но, с приходом зимы, собаки куда-то сгинули.
Когда нас встретили и привели в главную избушку, все расселись по своим местам, а Усенко стал зачитывать приказ, который издал Кобляков в ответ на докладную Х. В приказе говорилось о важной роли проектировщиков в общем деле строительства тоннеля, о производственной дисциплине, о чем-то еще. А кончался приказ тем, что зам. начальника участка, орденоносца Мацуткевича Олега Витольдовича на три месяца переводят в лесорубы 2-го разряда. С Мацуткевича тут же сорвали виртуальные погоны и пересадили в дальний угол. Оттуда он злобно и затравленно глядел на нас с Х.
После чтения приказа Усенко добавил несколько непечатных слов от себя, после чего все понуро побрели к будущей площадке ствола. Путь пролегал среди деревьев по узкой тропинке, проложенной в снегу. Сходить с тропинки нельзя, потому что тут же провалишься в снег с головой. Снег лежал на всех деревьях таким пухлым слоем и в таких причудливых формах, каких в наших краях никогда не увидишь. Это были такие места, которые человек еще не успел испортить своим присутствием. До тоннельщиков здесь побывали только геологи, топографы, да редкие охотники.
Что же это за штука такая – ствол тоннеля? Вертикальная шахта до отметки низа тоннеля, пройдя которую можно строить сам тоннель в стороны обоих порталов. Одновременно тоннель сооружается с порталов, пока забои не встретятся. Так получается в два раза быстрее. Потом ствол используется для вентиляции. Кроме того, там устанавливается подъемник для нужд эксплуатации тоннеля. Для того чтобы построить ствол, нужна целая производственная база с бетонным заводом, механическими мастерскими, складами, компрессорной и т.д. Кроме того, на площадке размещается огромное сооружение копра для проходки ствола, а также бытовые помещения и конторы. Учитывая то, что вы находитесь в горах, площадку под все эти сооружения найти и организовать непросто. Для снижения объема буровзрывных работ по выравниванию рельефа, выбирается, по возможности, ровное место. Перед началом планировочных работ необходимо вырубить лес на территории будущей площадки, стараясь максимально сохранить деревья и саму природу. К сожалению, из-за спешности, площадку выбирали без рекогносцировки на месте, по плохой съемке. И уже вырубили немало леса, поскольку надо было что-то делать людям, поселившимся на перевале с большими трудностями. Все они профессиональные проходчики со стажем, им бы под землю скорее. Но, пока не освоили площадку, горные работы не начать. Вырубили лес, конечно, не там, где надо – это мы сразу увидели, когда добрались до просеки. Причем лес валили со снега, глубина которого от 2-х до 3-х метров, то есть такие же высокие на деле были и пеньки (это зрелище открылось во всей красе летом, когда растаял снег).
Еще в Нижнеангарске Х. узнал, что на Даване работает его старый знакомый по прежним стройкам – маркшейдер Николай Пархитько. На встречу с ним Х. вез бутылочку вина. Но, узнав, что здесь «сухой» закон, бутылочку он так и не достал. Разговор их от этого не слишком клеился, и скоро все разошлись по домикам спать, так как подъем здесь был ранний. На ночлег нас с Х. развели по разным избушкам, видимо по рангу. Избушка, как я уже говорил, была по крышу занесена снегом. За заснеженными окнами мыши-полевки, видимо стремясь к теплу, устроили себе уютные гнездышки. Через стекло можно было наблюдать за их незатейливой жизнью. Топилась печь, сделанная из лежащей железной бочки, обложенной гранитными кернами, которые оставили геологи. Натопили так, что одеяло пришлось отбросить и раздеться до трусов. В течение ночи воздух постепенно остывал, и приходилось понемногу одеваться, а к утру уже и одеяло плохо спасало: такие печки быстро нагревают воздух, но теплоемкость у них низкая и они так же быстро остывают. Ночью, в темноте, мне на грудь прыгнул, и тут же соскочил какой-то зверек. Я даже не успел испугаться. Это летяга – успокоили меня. Она здесь с августа живет, ее еще маленькой подобрали. На следующий день, когда все были на просеке, я долго искал летягу (это такая белка с перепонками между лапами для того, чтобы можно было планировать в прыжке), методично перерыл все по порядку, заглянул в каждую щель – тщетно. Так надо уметь прятаться. Вечером была баня. В такой жаркой бане ни до, ни после Давана я не бывал. Несмотря на то, что баню я посещаю регулярно и жары не боюсь, в эту парную я мог войти лишь на четвереньках, попросту - вползти. Поднять голову сразу было невозможно. Парились пихтовыми вениками, потому что в августе (когда на перевале высадился десант) березы были уже голыми. Из парилки все выскакивали на мороз и падали в сугроб (отвесную стену из снега). Непередаваемое блаженство.
V. На третий день мы вернулись в Нижнеангарск. Я, под руководством Х., тут же начал проектировать столовую, которую будут строить на площадке ствола. Наша командировка подходила к концу, мы собрали достаточно исходного материала для проектирования и могли возвращаться.
Перед уходом из гостиничного номера Х. достал из портфеля бутылку портвейна, побывавшую на Даване, и поставил ее глубоко под кровать. Мы вышли, я пробурчал что-то о забывчивости, вернулся и забрал вино. Я из «детей портвейна», тут уже ничего не изменишь.
VI. Снова Новосибирск. На этот раз нам повезло с гостиницей – достался интуристовский трехкомнатный номер, весь в коврах и зеркалах. Х. ворчал, что такой номер нам могут не оплатить. Но мерзнуть в поисках пристанища больше не хотелось. По телевизору муссировалась майская тема с Анатолием Карповым  и Виктором Корчным, интервью Корчного по поводу давления «сверху». Потом хвалился своим мастерством Карпов, обещая задать хорошую трепку Бобби Фишеру.
А у меня была бутылочка портвейна. Я расположился в ванной и впал в прострацию.