«Мы информированы лучше
команды советников
Президента!»
«Наши комментарии более
содержательны, чем
доклады, подготовленные
Премьеру его
помощниками.»
Свобода индивидуальности, казавшаяся главным достижением либерально-капиталистического общества, стала главным его проклятием. С конца XIX века, а то и раньше, одиночество и чувство покинутости стали настоящей социальной проблемой — они вызывали депрессию, расстройства личности, пронизывающее искусство страдание. В бегстве от него (и вызывающей его «негативной свободы») Эрих Фромм видел почву фашизма.
Ситуация парадоксальна. Людей всё больше сгоняют в крупные города (мировые столицы просто переполнены ими!), производства растут, коммуникации улучшаются (способности к ним — теперь важнейший критерий при приёме на работу!). В каждом окружающем нас предмете отразились жизни тысяч и миллионов людей: сколько работников требуется, чтобы сделать, например, компьютер или автомобиль? Будучи окружены живыми людьми и творениями людей, мы как бы не имеем «доступ» к ним.
Многие мыслители приходили к идее, что современный человек лишился чего-то сущностного, составляющего его природу как человека, и потому не может по-настоящему соединиться с другими людьми, что проявляется в чувстве утраты. Эта «утерянная часть» — либо его человеческая (в «полном» смысле этого слова, с большой буквы) сущность, либо связь с родом человеческим, с неким «природным» целым. В искусстве герой сталкивается с «мёртвым», механическим, бесчеловечным миром — которому противопоставляется «та самая», «особая», «человеческая» возлюбленная. Либо герой сам предстаёт частью механизма, страдает от собственной бесчувственности — пока не «Обнаруживает» некую глубинную связь с другими людьми.
Но что же это за «человеческая сущность»? Откуда она взялась и почему была утрачена? А главное: как её вернуть? Как утверждает китайский исследователь Чэнь Сяньда в своей книге «В глубь истории: историческая концепция К. Маркса», наиболее глубоко эти вопросы исследовал никто иной, как Карл Маркс. Хотя марксизм часто пытаются увязать с «чистой экономикой», тупым детерминизмом и пренебрежению к личности — для западной психологии и философии ХХ века (в том числе для упомянутого Фромма) именно он стал источником нового представления о гуманизме.
Впрочем, современные проблемы требуют современных решений, и разрешение парадоксов капитализма — тоже по-своему парадоксально: Сяньда показывает, что в поиске причин отрыва (отчуждения) человека от своей сущности Марксу пришлось сначала освободиться от самого понятия сущности. Автор подробно, от работы к работе (причём не только из «основных»), показывает развитие мысли создателя марксизма. В каждом этапе отмечаются как новые, прогрессивные догадки, так и его ограниченность, неистинность, потребовавшая от Маркса корректировки своих взглядов.
Книга читается скорее не как исследование, а как учебник — но хороший учебник: не перечисляющий готовые выводы для их «зубрёжки», а скурпулёзно раскрывающий сам мыслительный процесс.
С политической точки зрения, Сяньда противостоит интерпретаторам Маркса, пытающимся противопоставить его «раннее» творчество — «позднему», и заявляющих о некоем «отпадении от идеала», об уходе марксизма от гуманизма к механическому детерминизму. Да, Маркс вышел из идеалистической немецкой философии. Но ценность его (в отличие, например, от весьма прогрессивного для своего времени Людвига Фейербаха) в том, что он понял ограниченность этой философии, а потому радикально пересмотрел её основные понятия.
Так в чём же проблема с природой человека? Сама эта идея подразумевает, что раньше (в начале времён, в райском саду) люди обладали какими-то особыми качествами, которые потом почему-то оказались «отчуждены», оторваны от них. Откуда у людей эти качества? От природы (к концу ХХ века сказали бы, что из структуры языка — но сама эта структура есть порождение природы или также изначальна, как природа).
Значит ли это, что когда-то в истории было общество, где жили «идеальные» люди? Характерен ответ Жан-Жака Руссо, что, хотя науке это неизвестно, такой социум должен существовать — пусть хотя бы как мысленный конструкт. Сейчас сложно всерьёз говорить об идеально-человеческих отношениях в примитивных обществах. Однако раньше философы верили, что «идеал» — где-то в прошлом, в «золотом веке», и призывали в него вернуться. Сегодняшний аналог — движение за возвращение «к природе», отказ от благ цивилизации как «развращающих». Более тонким является политический призыв повернуть историю вспять, вернуться к пройденному этапу (тот же фашизм грезил феодализмом и восстановлением (!) величия расы).
Помимо реального факта, что никакой «утерянной сущности» никогда не было, нужно учитывать следующее логическое противоречие: если когда-то человек был связан со своей благой природой, то почему он от неё отпал? И как воссоединение с уже раз «оторвавшейся» природой устранит причину первоначального отпадения?
Идея «утраченной человечности» — весьма популярна среди гуманистов и сегодня. На то есть множество причин, сводящихся к одной: она удобна. Абстрактная утрата человечности — проблема, объединяющая всех людей в обществе; чтобы её решить, не нужно ни с кем бороться, наоборот — надо проповедовать «мир, дружбу, жвачку» (последнее — в особенности). Можно надеяться, что психологические страдания власть имущих заставят их рано или поздно одуматься и отринуть эгоизм. Эту проблему следует решать культурой, искусством, призывами к совести — а также, конечно, самосовершенствованием, в том числе духовными практиками. Также её можно решить с помощью Церкви (делающей индивидуальную религию общей) и Государства (то же самое, но в светском разрезе).
Наконец, поскольку «природы» человека никто в глаза не видел — ею можно объявить что угодно, и любое состояние общества назвать идеальным. В последний раз это (по сути) делал Фрэнсис Фукуяма, объявивший «конец истории»; также рассматривал современную ему Прусскую монархию и Георг Гегель.
Впрочем, касательно «природы» человека есть ещё другая возможность. Что, если его сущность — не нечто изначально готовое, а лишь возможность, заложенная в тех качествах, что отличают людей от животных? Что, если природа человека — не навек заданный набор свойств, а нечто изменяемое, создаваемое, конструируемое в процессе истории?
Маркс обнаружил, что если что и имеется в наличии у человека с древнейших времён, так это социальность и способность к осознанному труду (изменение окружающего мира через практическую деятельность является основной мыслительной деятельности, которая впоследствии позволяет создавать идеалы, идеи, направляющие дальнейшую деятельность).
Работая и взаимодействуя друг с другом, люди изменяют и окружающий мир, и самих себя. Поскольку труд неотделим от конкретных орудий и условий труда, а общество — от той конкретной деятельности, которую оно ведёт, то в разные эпохи, по мере развития орудий и преобразования условий, эти два «базовых качества» приобретают очень разную форму и содержание. А значит, человек, жизнь которого завязана на труде и обществе (а значит, орудиях и условиях), — также изменяется.
В итоге, уровень развития орудий (точнее — производительных сил, в число которых входит и сам человек, его умения и знания) ограничивает возможные формы общества (конкретнее — производственные отношения; важно подчеркнуть, что именно ограничивает, а не на 100% задаёт; Маркс признаёт и национальные особенности, и даже сосуществование разных режимов на одной материальной основе, однако — не каких угодно, а в известных пределах), а те ограничивают надстройку в виде государства, философии и т. д. (опять же, не определяют: Сяньда отмечает здесь идею Маркса о непропорциональности развития искусства и общества).
Как же это позволяет нам понять парадокс одиночества в кипящем людьми городе? Маркс утверждает, что при капитализме связь людей не исчезает. Мы не превращаемся в одичалых отшельников. Однако связь эта принимает форму товара, со всеми его рыночными особенностями. Так, при феодализме крестьянин, с одной стороны, жил непосредственно за счёт своей работы и её продукта (выращивал себе пищу и шил одежду). С другой — появившиеся у него «излишки» он вынужден был отдавать определённому, «материальному», связанному с ним человеку — феодалу. Феодал, грубо говоря, мог во всей своей личности явиться к крестьянину и силой отнять у него излишек. Т. е. господствовало непосредственное подчинение человека человеку.
При капитализме мы, с одной стороны, работаем для заработка — наша работа и её результаты нам самим напрямую не нужны. Работа становится повинностью, которую мы несём для получения чего-то другого: действительно нужного нам предмета или вообще денег (олицетворения сразу всех возможных предметов). С другой стороны, «излишки» нашего труда (которые теперь не излишки, а весь наш труд!) мы отдаём не конкретному человеку, не на удовлетворение его понятной и точно известной нам потребности, а куда-то «на рынок». За редким исключением, мы не знаем нашего «клиента» — даже в сфере услуг клиент для нас не человек, а платёжеспособная функция.
Именно в этом смысле от нас «отчуждён» наш труд, другие люди, общество в целом. Можно было бы назвать это простой игрой сознания, невежеством — однако за таким описанием кроется нечто большее. Мы не только не понимаем, кому мы «помогаем» продуктами своего труда. На самом деле мы систематически удовлетворяем лишь одну потребность — капиталиста в прибыли.
Да, продать вещь можно только тому, кто в ней нуждается: но не это есть самоцель капитала. Поэтому мы видим удивительное сочетание кризисов перепроизводства (в погоне за прибылью какого-то товара произвели больше, чем требуется) и упорного нежелания обеспечивать базовые потребности значительной части (от трети — до двух третей) человечества, живущего в голоде, нищете, бескультурье, погибающего от болезней — что уж говорить об экологии и будущих поколениях. А также — процветание спекуляций, вроде уже обрушившейся экономики игры на деривативах, которым уделяется невероятно много сил, внимания и, в конечном счёте, ресурсов человечества.
Поскольку потребности формируются обществом (даже «природный» голод претерпел качественные изменения: когда-то первые люди могли довольствоваться сырым мясом и кореньями, но вряд ли это обрадует современного человека, даже нищего), маркетинг и «гуманитарные технологии» открывают для капитала огромные пространства товаров «для богатых и не очень», без которых можно было бы обойтись.
Уже из сказанного видна противоречивость капиталистической системы: при наличии технической возможности обеспечить чуть ли не изобилие, потребности подавляющей части человечества не удовлетворяются. Маркс доказывает, что это — не случайность. Видимое противоречие укоренено в противоречивости самого капиталистического производства, с его неизбывной конкуренцией рабочего и капиталиста за место в производстве и прибавочный продукт.
Но также понятно, что Маркс имел ввиду, говоря о переходе от стихийной истории (предыстории) к разумной: общество нужно «вернуть» человеку, устранив «посредника-паразита» в виде капитала, наживающегося на потребностях людей и хаотичности их удовлетворения.
Впрочем, подробности этого перехода лежат за пределами книги Сяньда. Сам автор касается в связи с этим вопроса о государстве, и это место становится самым слабым в книге. Следуя за мыслью Маркса, Сяньда должен прийти выводу о необходимости сокрушения аппарата, с помощью которого буржуазия утверждает своё господство. Однако, констатируя эту мысль «в общем», автор очевидно расплывается в частностях: мол, это место можно понимать очень широко, и государство пролетариата — не то же, что государство буржуазии…
В общем, в данной книге есть один нерешённый парадокс: как китайский учёный, чьи книги используются как пропаганда (распространяясь в Китае), может написать внятную книгу о марксизме. Вслед за Яном Гэном можно сказать: раз в Китае идёт борьба двух строёв, то такое же противостояние идёт и в мозгах местных интеллектуалов. Что победит? Из книги Сяньда — не понятно. Возможно, китайские философы действительно слишком много объясняют мир, вместо того, чтобы его изменять.
ВИЗИТ ВРАЧА (новое стихотворение Светланы Бабаевой)12 месяцев ты не звонил
Уж год прошел, как ты ушел
Но ты вдруг соблаговолил
Набрал меня, позвал меня
Сказал, что болен, заболел, температура, слёг
На жалость на мою давил
И на врачебный долг
И вот – итог!
Я в сумочку собрала – стетоскоп
И пачек пару – терафлю и арбидол
Ах, был бы пистолет!
Как он сейчас бы подошел [дальше...]
ХРИЗАНТЕМА (новое стихотворение Светланы Бабаевой) Ботанику в медвуз сдавала я шутя
Про пестики-тычинки я учила
И с хризантемою сравнив себя
Я пальчиком пыльцу невинности
скоблила
Ну а потом – на первом – анатомия и ты
И вид смутивший – генитальной наготы
Что это? Вот - testiculi et penis
А у тебя
что это ? Покажи
И дай потрогать mamma feminarum
И лиф сними, и не стесняйся- обнажи [дальше...]
НОВЫЕ СТИХИ СВЕТЛАНЫ БАБАЕВОЙПод халатом у врача – бьется сердце ча-ча-ча
Под халатом у врача есть и ситчик и парча
Целовали тут врача – под халатом – щекоча
Расстегнулась там парча – дыньки оголив шутя
Грудь в ладонях горяча
А рука уже под ситец
А дыханье как у птицы
Сто ударов сердца стук
Ситец зацепил каблук [дальше...]
по разному с тобой мы понимали "про любовь" (стихи)Ты не любил, ты лишь использовал меня.
Не сразу это поняла я.
Была любовью я ослеплена.
И не могла любви порвать заклятье.
Ты был женат, студенткой юной и неопытной была я.
Ты был доцент. А у тебя уже была жена вторая.
Иль третья, тут со счета сбилась я
А я любовницей тебе была, а у тебя была семья [дальше...]
Очень толковая статья.
И как раз подтверждающая, что сейчас в Мире нет ни одной новой и правильной идеи. Все - выдохлись. А новые - не народились. Все оперируют старыми догмами.
И с их помощью Все пытаются нащупать выход из этого "тупика" роста, в котором последовательно оказались и Советский Союз со "странами народной демократии", и США со всем "цивилизованным человечеством".
Что сейчас в Китае? Социализм? Нет. Тогда Капитализм? Тоже нет.
Капитализм - это частная собственность, рынок, спрос и предложение.
А социализм - это государственная собственность, и планирование.
Капитализм позволяет более гибко реагировать экономике на изменения спроса, а социализм позволяет иметь больше возможностей концентрировать на определенных направлениях силы и ресурсы для развития экономики.
В основе одного - свобода предпринимательства, а в основе другого жесткое администрирование. А это, хотя и "взаимосвязанные", но всё же - "противоречия". Свобода не терпит указаний, а администрирование не терпит свободы.
СССР не смог найти нужного баланса между этим. Да и не пытался. Сейчас США не могут найти нужного баланса между этим. Да и не пытаются.
Пожалуй только Китай сейчас пытается нащупать нужный баланс между свободой предпринимательства в экономике и администрированием предпринимательства в экономике со стороны государства.
Ну, а "свобода" личности человека, и "зависимость личности человека в первую очередь именно с этим и связана - со свободой и зависимостью экономики и от человека, и государства.
Огромные возможности по концентрации капитала на нужных направлениях развития имеют так же и крупные международные корпорации. Казалось бы это выход из проблемы - одновременно и возможности как частного бизнеса, так и государственного бизнеса (экономики). Однако же - нет. Дело в том, что любой бизнес должен иметь... защиту.
Государственная экономика силами государства эту защиту может обеспечить. И частная экономика в капиталистических государствах тоже может обеспечить защиту своим предпринимателям.
А кто глобальным международным корпорациям обеспечить защиту их "дела"?
А кто не глобальным и не международным корпорациям обеспечит защиту от произвола и диктата международных корпораций? А это могут обеспечить только национальные государства. Поэтому международные корпорации в условиях глобальной экономики - тоже не выход.
а вы говорите "молодежь"
Какая к черту молодежь?!
Молодежь, как и беременность - не болезнь. И - временное явление. Проходит само собой)))
Одно верно и однозначно
Никакой более правильной теории чем теория собственности и капитала, нет и не было. Маркс актуален сегодня как никогда. Вот увидите, мы все будем под Китаем
Потому что Китай это последняя инстанция где Маркс и его идеи живут и работают.
Согласен. Но это только тогда, если к учению Маркса относиться именно как к учению, а не "догматам веры".
Чем научные учения отличаются принципиально от религиозных учений?
А именно этим. Научные учения постоянно находятся в развитии. Одно "знание" по мере развития своего порождает новые знания. И так до бесконечности (Чем больше начинаешь знать, то тем больше начинаешь и не знать).
А религиозные учения основаны на "незыблемых" и "неизменных" истинах. В религиозных учениях (в вере) развития не может быть в принципе. Они не могут "развиваться". Они могут только нарождаться, и при изменении условий - умирать. Вместо одной умершей веры - нарождается другая вера. И так доже до бесконечности.