Лебединое озеро

ОТ РЕДАКЦИИ
Почему мы решили опубликовать этот текст

Вокруг нас война. Сирия и Донбасс — просто горячие точки, а война — это не противостояние вооруженных сил, а состояние массового сознания. Да, она в головах, как и следующая за ней разруха. В головы ее вдалбливают истово, непрестанно и со всех сторон. Милитаризовано все: от детских праздников до церковных служб. И не только в России. Украина хоть и чувствует себя жертвой агрессии, но местный политикум и значительная часть общества просто живут темой войны, потому что она позволяет не говорить о чем-то другом. Наши «вероятные противники» в США вообще без перерыва воюют с 2001 года и не очень-то собираются останавливаться. Даже Европа взбудоражена проектом создания суверенной армии.
При этом увеличивая военные расходы, втягиваясь в гибридные кампании и поднимая человека с ружьем на щит пропаганды, ястребы исходят из того, что война — большая война — не только возможна, но даже неизбежна.
Именно с таких позиций написан текст военного специалиста, выпускника академии Генштаба Владимира Денисова. Если коротко — он о том, может ли Россия сейчас воевать с Америкой и какой будет эта война.
Мы в редакции много спорили о том, публиковать ли такой текст. Войны вокруг и так в избытке. Но если молчать, меньше их не станет. Текст Денисова важен потому, что позволяет понять, как мыслят серьезные люди в погонах и что они, очевидно, докладывают политическому руководству — по обе стороны океана.
На ключевую ошибку логики военных указывает другой эксперт, а также политик Алексей Арбатов. По просьбе редакции он высказался о возможном военном столкновении России и США и сказал главное: такой конфликт нельзя будет удержать в рамках разумного, мы скатимся сами и утащим за собой весь мир — и не в рай, а в радиоактивный пепел.
В ближайшем будущем нам придется много говорить о войне. Простите нас за это. Но победить войну может только солидарность. А для того, чтобы действовать вместе, сначала нужно договориться.
Мы приглашаем к дискуссии специалистов, политиков и, конечно, наших читателей.

«LOZERO.RU»

«Наш противник играет белыми»
В ЭТОЙ СИТУАЦИИ СЛЕДУЕТ АКТИВНО МАНЕВРИРОВАТЬ, НЕ ВВЯЗЫВАТЬСЯ В РАЗМЕНЫ И НЕ ПОДСТАВЛЯТЬСЯ
Система координат, в которой выросло несколько поколений наших людей, казалась незыблемой. Но после распада СССР, конца Варшавского договора, присоединения Крыма, превращение союзной Украины фактически во врага начинаешь понимать, что ничего невозможного в этом мире не существует.

Рассуждать на военные темы непросто. Общая закрытость системы, информационная недостаточность и строгие ограничения по секретности в этой области — норма.
Мешает и общий тренд на «…непобедимую и легендарную…», продиктованный информационной войной и формируемый в том числе официальной журналистикой.
А тем временем два крупнейших и самых мощных военных организма современного мира, Россия и США, движутся навстречу друг другу с нарастающей скоростью и решимостью. При этом каждый проделал немалую работу по самосовершенствованию. Для того чтобы правильно оценить возможности сторон, следует пристально посмотреть на путь, который был проделан нами и американскими военными, заглянуть в начало 90-х. Там истоки поведения людей, отвечающих за состояние нашей обороны сейчас.

На переломе 80–90-х годов наша армия решала сложнейшие по масштабам задачи — вывод войск из Афганистана (1988–1989 годы), а затем из Восточной Германии (1989–1994 годы). Это сотни тысяч личного состава и десятки тысяч единиц боевой техники и вооружений. Параллельно происходил раздел самых мощных военных округов на Украине, в Средней Азии, Белоруссии и Прибалтике. Масштабы выбытия и утрат вооружений, военной техники, военного имущества были беспрецедентны.
Добавилась и важнейшая политическая задача: сохранить контроль над ядерными силами бывшего СССР. Частично они уже находились за пределами границ современной России. Требовались сотни новых военных городков и баз хранения, необходимо было восстановить учебный процесс и наладить хотя бы элементарный быт военнослужащих и членов их семей. В первую очередь это была забота Генерального штаба.
Осознавая всю тяжесть внутренних проблем, военно-политическое руководство России пошло на развитие контактов с НАТО и участие в программе «Партнерство ради мира» в условиях начинающегося процесса расширения блока.
Верхом нашего миролюбия стала военная доктрина переходного периода, в которой блок НАТО почти не упоминался.

У ВС США в то время подобных проблем не было. Они в 1990–1991 годах в составе коалиции провели крупнейшую за несколько десятилетий военную операцию против Ирака, продемонстрировав преимущества своей новой концепции «Воздушно-наземное сражение». Это событие следует рассмотреть подробнее. Оно положило начало бурным преобразованиям в американской армии, продолжающимся до сих пор.
За полтора месяца активной фазы операции были уничтожены все ВС Ирака, притом что сухопутные войска коалиции активно действовали всего четыре дня на последнем этапе. Эффект был ошеломляющим, такого не ожидали сами победители, а боевые потери ничтожны. Но самое главное началось потом, когда в дело вступили аналитики и руководители Пентагона.
Интересно, как менялась военная мысль США.

На практике реализовались принципы «расширенного поля боя» за счет создания удаленных группировок с дальнобойными ударными средствами,
подтверждена правильность ставки на развитие высокоточных средств поражения взамен массированных ударов по площадям,
удалось подтвердить возможность успешных бесконтактных действий передовых подразделений и частей,
были опробованы элементы перспективного «единого поля боя» в тактическом звене посредством использования новых информационных технологий.
Произошел пересмотр роли и места родов войск и видов ВС в общей системе ведения боя и сражения силами общего назначения.
Главные выводы касались определения ключевых направлений дальнейшего военного строительства.

На первое место встало широкое внедрение информационных технологий во все уровни управления войсками и оружием. На эти разработки бросили основные финансовые средства.
В американской военной науке фактически зародился самостоятельный раздел — оперативное искусство.
И еще один удивительный итог той войны. Не проигрыш, а победа послужила толчком к революционным преобразованиям в американском военном деле. До этого в мировой практике, как правило, только поражения стимулировали коренные изменения.
Однако в нашем военном руководстве возобладало мнение, что в общем-то все это у нас уже есть, и подобные масштабные операции мы также планируем и отрабатываем в ходе всякого рода учений. Только вот с каждым годом таких учений становилось все меньше, а вскоре они совсем прекратились, оставаясь голой теорией. Не были правильно оценены перспективы развития информационных технологий в военном деле и их непосредственного использования в бою и операции.

Это была ошибка.

Затем наступил 1994 год. Он характерен двумя ключевыми событиями, оказавшими существенное влияние на развитие военных ведомств России и США. Это начало чеченских событий и назначение Уильяма Перри американским министром обороны.
События на Северном Кавказе 1994–1996 годов продемонстрировали не лучший облик российской армии. Уже тогда специалистам стало понятно, что при такой организации и управлении она в современной войне мало на что способна. Система стратегических операций вооруженных сил, поддерживаемая несколькими поколениями военного руководства, во многом утратила свою актуальность. ВС РФ были не в состоянии подготовить и провести хотя бы одну армейскую операцию (наступательную или оборонительную) в требуемых масштабах и объемах всестороннего обеспечения. Скудных средств хватало только для дозированного обеспечения жизнедеятельности Стратегических ядерных сил — боевое дежурство, технические регламенты и т.д.


За этим порогом — не рай. Любое вооруженное столкновение между Россией и США с высокой долей вероятности перерастет в ядерную войну
Прекрасно осведомленные об этом американцы приложили все усилия к быстрому наращиванию своих преимуществ в информационных и высокоточных технологиях, системах комплексного управления и космических средствах. В этом преуспел Уильям Перри, инженер-электронщик, ставший военным министром в 66 лет.
Совместно с военными У. Перри в 1996 году определял будущие преимущества американских ВС в новой концепции «Единое видение 2010» («Joint vision 2010»). В этом документе декларировалась необходимость полномасштабного американского доминирования в ключевых характеристиках вооруженных сил в XXI веке под девизом «Превосходство по всему спектру». В мае 1997 года ОКНШ (объединенный комитет начальников штабов. — Ред.) принимает в его развитие новую «Концепцию будущих совместных операций». В ней, в частности, констатируется происходящая революция в военном деле, заключающаяся в трансформации космического пространства в новый ТВД (театр военных действий. — Ред.) с информационно-командными и боевыми группировками, появлении универсальных разведывательно-ударных и командных систем, а также информационно-психологических операций как самостоятельных действий.

В этом же году была практически сформулирована вся идеология новой «сетецентрической войны», опубликованная в январе 1998 года как констатация главного и необходимого результата всех последних преобразований в военном деле США с описанием требуемых шаблонов для успешных операций в будущих войнах. Военные аналитики, изучив опыт проведения различных операций как собственных ВС, так и ВС СССР, Германии и других, пришли к выводу, что современные информационно-управленческие технологии, реализованные в способах ведения войны по сетецентрическому принципу, решают в свою пользу главные проблемы современного боя (сражения).

А именно:

сохранение вертикали управления;
устранение оперативных пауз в циклах принятия решений;
принятие решений по реальной обстановке в on-line режиме;
решающее сокращение скорости доведения решений и команд.
Данное разъяснение необходимо для полного понимания того, с каким качеством противостояния предстоит встретиться любому противнику ВС США.

В России же тем временем на рубеже 1996–1997 годов в составе Минобороны было упразднено управление военной политики, на которое как раз возлагались разработка доктринальных положений военного характера, будущего облика ВС и координация всей деятельности по этим и другим направлениям как внутри министерства, так во взаимодействии с органами госвласти. Кроме того, в это же время произошла замена министра обороны, и во главе военного ведомства был поставлен главком РВСН, что лишний раз показывает тогдашние приоритеты и возможности страны в сохранении и поддержании хоть каких-то уровней боеготовности и боеспособности наших ВС. В отличие от первого, второе решение в тех условиях было своевременным и правильным.

Американские же военные в этот период и до 2000 года вели дальнейшую разработку собственных взглядов на будущие войны и приняли еще целый ряд важных документов, пройдя за это время путь от теоретического видения до экспериментов, подкрепляя это практическими действиями в регионах своих особых интересов. Бомбардировки Сербии были демонстрацией силы в рамках реализации (implementation) концепции «Единое видение 2010». У американцев теория и практика идут всегда рядом, и повод для этого находится всегда. Россия противопоставила этой поверке теории практикой «разворот над Атлантикой» нашего премьер-министра.
Постоянный анализ состояния и возможностей российских ВС в те годы позволил американцам достаточно быстро скорректировать собственные взгляды и прийти к окончательным выводам о возможности полного доминирования по всему спектру военных потенциалов к 2020 году, что и нашло свое отражение в уточненной концепции «Единое видение 2020» («Joint Vision 2020»), принятой в 2000 году.
С тех пор и до наших дней мы живем в условиях, когда ВС США периодически уточняют комплекс мероприятий по реализации и внедрению в войска программ, разработанных на основе вышеуказанных концепций, составляющих основу их взглядов на оперативное искусство в ближайших войнах, главным инновационным содержанием которых являются несколько положений.

Во-первых, трансформируется само понятие «расширенного поля боя» в «единое боевое пространство», сопоставимое с ТВД, с размахом от 2–3 тыс. км и более как по ширине, так и глубине за счет дальнобойных средств и удаленности ударных группировок.
Во-вторых, возможности ударных средств позволяют осуществлять поражение целей противника на всю глубину театра с необходимыми показателями массирования и вероятности поражения, что стирает различие между первым и другими эшелонами, а также тыловой зоной в оперативном построении группировок противника.
В-третьих, произошло практическое освоение новых пространств противоборства — эфирного, сетевого, информационного, космического с реальным проведением в них самостоятельных операций специально созданными для этого силами и средствами.
В-четвертых, передовые информационно-командные технологии реализованы как единый и постоянный процесс с циклами «контроль пространства–управление–поражение» на всех стадиях военного противоборства (операции), то есть бой, сражение, война без оперативных пауз. Цикл «планирование–поражение» сократился в зависимости от масштаба с нескольких суток до нескольких часов и с нескольких часов до минут.
В-пятых, изменились приоритеты при назначении сил и средств для поражения противника как между видами ВС, так и в составе сил общего назначения. Акценты смещаются в сторону комплексных морских и воздушных группировок. Сухопутные войска дрейфуют в сторону более легких и мобильных соединений. Танковые войска утрачивают свое значение в качестве главной ударной силы. Практически исчезла необходимость в тактических и оперативно-тактических ракетных комплексах.
В-шестых, подтверждено на практике, что «преимущественное знание пространства боя» является главным конкурентным преимуществом современных ВС (читай ВС США) в нынешних и будущих конфликтах.
Таким образом, из всего вышесказанного можно сделать вывод о способах вероятных действий американских ВС и их союзников в будущих региональных конфликтах, в случае если в них окажутся вовлечены армии России или Китая.

К 2020 году они завершат формирование единого электронного реестра целей своих основных предполагаемых противников («центров боевой устойчивости» или «гравитационных центров»), куда будут включены практически все их силы и средства от батальона, дивизиона и выше, объекты военного и государственного управления, а также промышленные, энергетические и т.д. Вводится единая нумерация и полная характеристика целей с их отслеживанием в режиме on-line 24 часа в сутки, с выдачей по запросу в любой момент рекомендаций для поражения имеющимися в наличии готовыми силами и средствами.

Вся эта информация сегментируется по направлениям, театрам военных действий, командованиям и т.д. Штабам всех уровней в автоматическом режиме будут предлагаться варианты действий, в том числе оптимальный, в каждый запрашиваемый момент времени. Совокупно весь объем решаемых задач и способы их выполнения составляют содержание стратегической операции в форме «мгновенного глобального удара» с применением только обычных средств поражения.

Таким образом, американцам за последние годы удалось теоретически разработать варианты применения своих ВС на оперативном уровне в форме «воздушно-наземного сражения» и на стратегическом уровне в форме «глобального удара» и наполнить эти разработки набором практических инструментов для их реализации.


За 15–20 лет внедрения всех этих взглядов их командиры взводов и рот стали командирами бригад и дивизий, а комбаты и комбриги сейчас составляют верхушку военного руководства США. За плечами у каждого их них по 2–3 крупные военные кампании. Все это составляет значительную силу, уверенную в конечном успехе.

А что же мы…

Военные России как профессионалы обязаны отвечать подобным вызовам современности, неизбежным уже в силу природы прогресса. Говорить о возможностях наших ВС и просто, и одновременно тяжело. Многие процессы лежат на поверхности, но непонятны их последствия из-за высокой инерционности любого неудачного решения в военной сфере.
В дела нашей армии постоянно вмешивалась политика, что вредит всегда. Тематика подготовки войск и штабов того недавнего времени приобретала порой однобокий характер. Сначала все увлеклись миротворческими операциями и тактикой мелких подразделений. Затем настало время борьбы с мировым терроризмом, и мы переключились на специфику действий для решения этих специальных задач.
Может быть, и вынужденно, мы готовились не к тому, что требуется сейчас. А ВС США заведомо готовились к противостоянию с большими армиями.

И тем не менее, как это ни странно звучит в контексте написанного выше, американцы, проделав большую концептуальную работу, по сути все еще догоняли нас. ВС России, имея План применения ВС и, в частности, разработанную систему стратегических операций ВС как квинтэссенцию всех ранее существовавших взглядов на характер и способы применения ВС были еще впереди по конечным военно-научным разработкам даже в период временной утраты возможностей по реализации этих планов.
Эти документы и сейчас должны составлять главный целевой ориентир всего военного строительства в РФ и вместе с «Основами подготовки и ведения операций ВС», являющимися по сути нашим главным сборником оперативных концепций, призваны определять систему шаблонов для действий штабов и войск в различных ситуациях. Должны! Во всяком случае, хочется надеяться, что это так. Актуальность, адекватность и освоенность этих документов создают предпосылки для успешных действий наших ВС в любых конфликтах настоящего времени и в перспективе. При условии, что эти документы вбирают в себя реалии и требования времени.

Одному американскому деятелю разведки приписывают слова о том, что обилие фактов сбивает с толку любого, за исключением того, кто понимает тенденции. Но оказывается, и тенденции можно понимать по-разному. Именно под таким углом и следует рассматривать все мероприятия в российских ВС за истекшие несколько лет.
Наиболее значимые события у нас начались с 2008 года. Все, что было до этого, охарактеризовано тогдашним начальником Генштаба Н. Макаровым как неспособность военных ученых, игнорировавших западный опыт, и военной науки в целом оценить актуальные тенденции развития bоенного искусства. Это еще было мягко сказано.

В реальности же положение выглядит так, что все добывающие, анализирующие и обобщающие органы Минобороны не смогли аргументированно и акцентированно описать военно-политическому руководству происходящие в военном деле революционные преобразования. Военная наука, в свою очередь, не разработала и не обозначила наше место и пути в этом процессе. Из-за вала внутренних проблем мы не заметили этой революции.
А когда обратили внимание, начали лихорадочно что-то предпринимать, сразу по всем направлениям. Без разработанных концепций и обоснованных программ. Всеми двигало одно — общее понимание, что что-то надо делать.


Период руководства российским военным ведомством А. Сердюковым в 2007–2012 годах всеми подвергнут во многом справедливой критике. Однако следует соблюдать объективность. Именно при нем был сделан правильный вывод, что «с такой армией дальше жить нельзя», — события 2008 года на Кавказе это наглядно продемонстрировали.
Далее мы начали двигаться к «новому облику» ВС, но его внятного видения никто не представил. Двигались словно наугад. Программы вооружения с этого периода ограничивались просто приобретением новых образцов взамен морально устаревших. Для какой войны, для каких операций все это планировалось и закупалось, было непонятно. Ну а если нет обоснования, для чего все это делается, то и все последующие шаги вызывали и вызывают до сих пор неоднозначные оценки.
Проведенное укрупнение военных округов и их нарезка не очень удачны. Особенно это видно по Западному ВО: его южное крыло явно претендует на самостоятельное оформление и в организационном, и в оперативном плане. Передача округам всех функций управления видовыми объединениями ВВС и ПВО спорно в части децентрализации ПВО всей страны.
Европейцы и американцы строят системы ПВО и ПРО на континентах под единой вертикалью управления, а мы фактически разрываем единое прикрываемое пространство и управление на части. Это тем более опасно в условиях вероятного отражения «мгновенного глобального удара», о котором американцы упорно говорят в последнее время.

Отказ от дивизий и полков и их замена на бригады были, видимо, обоснованы необходимостью улучшения управления и мобильности, а также подобной трансформацией в ВС США. При этом как-то упустили из виду, что «облегчение» сухопутных соединений в армиях США и их союзников происходит в рамках единых концепций современных боевых операций, в которых решающее значение в поражении противника переходит от сил общего назначения к морским и авиационным группировкам. Кстати, это заметно и по основным типам вооружений сухопутных войск, которые американцы не торопятся заменять на новые образцы, а модернизируют до пятых–седьмых уровней обновления.
Серьезным испытаниям подверглась вся вертикаль военной науки. Ликвидации, укрупнения, объединения, штатные изменения и т.д. затронули все военно-научные организации и учреждения МО РФ. Изменение мест дислокации и массовые сокращения не способствовали концентрации научной мысли на новых прорывных работах и инновационных идеях.

Может быть, они придут позже. А нужны уже сейчас. Инициаторы и организаторы столь крупных изменений в российском военном строительстве в тот период не предполагали, какая обстановка сложится вскоре и какие задачи придется решать руководителям, пришедшим им на смену в 2012 году. А могли бы и спрогнозировать.
Мы подошли к современному этапу противостояния, способного перейти в горячую фазу в региональном формате.
Считается, что говоря о современном состоянии российской армии и ее реальных возможностях в вероятном противостоянии с войсками западной коалиции во главе с США, следует оперировать большим объемом информации в основном закрытого характера. Но на самом деле это не совсем так. Знание методик, профессия и опыт компенсируют информационный дефицит. Факты могут сбить с толку неискушенного пользователя, но они же и подтверждают или опровергают тенденции.
Секреты пусть остаются тем, кто их создает, а практическая деятельность всегда обнажает любые тайны. Если противник мало важного про вас знает, то это делает его более агрессивным, и наоборот, если он в курсе ваших реальных возможностей, то будет более сдержанным. Возможно, из-за этого Владимир Путин демонстрировал миру мультфильмы с новейшими гиперзвуковыми разработками России. Но американцы как-то не особо удивились, видимо, они что-то знают. Или имеют что-то свое, о чем мы не знаем.

Новому министру обороны досталось проблемное наследство без четкого плана реформ. Это подтверждается его шагами по исправлению ряда уже реализованных решений. Стали восстанавливать дивизионные и полковые звенья в Сухопутных войсках и ВВС (впоследствии ВКС), воссоздана правильная последовательность военного образования. Хотя, конечно, легче было бы свести существующие бригады в дивизии, а не объединять батальоны в новые полки.
Развернувшееся и усиливающееся информационное противостояние — предвестник любых конфликтов. Уже можно констатировать, что Минобороны активно включилось в проведение информационно-психологических операций, фактически не отличающихся от военного времени. Только у этого процесса есть оборотная сторона. Организаторы могут увлечься подобным контентом и поверить в его содержание.
Надо быть аккуратнее с утверждениями типа «…не имеют аналогов в мире…», «…это самая сильная дивизия в мире…», «…американцы в панике от военных наших мер…» и т.д.
Принята Государственная программа вооружения до 2027 года. В ней много интересного, но она не может быть самоцелью. Госпрограмма должна преобразовать способы действий войск на основе передовых технологий, а не воспроизводить прежние шаблоны и лекала. Не стоит надеяться, что создание критической массы современных вооружений автоматически простимулирует появление новых способов их применения, как было когда-то. Сейчас это опасное заблуждение.

Такой эволюционный подход способен превратить нас в лузеров.
Принимаемые на вооружение новые образцы и системы в совокупности с организационными мерами говорят о том, что мы увеличиваем ударную силу Сухопутных войск в интересах проведения операций оперативными и оперативно-стратегическими объединениями, а формирование (воссоздание) танковых армий свидетельствует о наступательном характере будущих операций на подходящих для этого театрах военных действий. Другими словами, мы прилагаем значительные усилия, чтобы восстановить наши прежние возможности. Между прочим, когда-то наши танковые армии подвигли американцев к разработке приемов и способов для «борьбы со вторыми эшелонами», и с этого началось все то, чем они сейчас располагают. Против нашего массирования сил и средств они придумали свое массирование огня, превосходящего по плотности и точности наши нормативы в несколько раз.
В этом принципиальная разница наших взглядов на оперативное искусство.

Наше традиционно строилось на высоких темпах наступательных действий, поддерживаемых постоянным наращиванием усилий войск за счет вторых эшелонов и резервов и расходом боеприпасов в соответствии с установленными нормативами и плотностями поражения.
Для американцев же фактор времени и темпов не играл особой роли (следствие войн на чужих территориях), главное — это маневр выделенными войсками и средствами и полное по факту огневое поражение противостоящего противника.
Мы продолжаем насыщать свои боевые порядки тяжелыми радиолокационно-контрастными боевыми системами еще и для поддержки танков и еще более уплотняем тем самым боевые порядки. Интересно, кто-нибудь посчитал варианты плотностей огня штатного вооружения существующих подразделений на дальностях от 1,5 до 5 км по рубежам, по видам оружия и по калибрам? И как эти плотности изменятся при поступлении новых образцов? Есть ли разница и насколько она принципиальна?
Видимо, мы по-прежнему рассматриваем как основной вариант прямое огневое столкновения с вероятным противником. Это то, на что рассчитывал в свое время Саддам.
У него дважды не получилось, потому что не могло получиться в принципе.
Военное дело ушло далеко вперед. Американцы воюют принципиально по-другому. Если же ими будет реализована еще тема управляемых стай «барражирующих боеприпасов», то представить картину будущего тактического боя становится практически невозможно. Роботизированные наземные комплексы в принципе ничего не изменят, отделят человека от средств применения и дополнительно нагрузят эфирное и сетевое пространство, где уже будет свое противоборство, свои победы и поражения, парализующие эти боевые системы.

Ближайшие вооруженные столкновения становятся, по сути, противоборством пунктов и центров боевого управления и командных систем в целом. Поэтому, чтобы реально оценить с этих позиций свои возможности и шансы в будущих сражениях с большими армиями, надо реально представлять возможности этих систем. Для этого Верховному не обязательно посещать командно-наблюдательные пункты и через бинокль оценивать боевые возможности батальона или бригады. Достаточно побывать на трех рабочих местах в Центрах боевого управления оперативного звена, и все будет понятно, готовы мы или нет.
Военная мысль должна идти впереди производства «железа», улавливать тенденции (если пока не получается их формировать) и определять направление оперативных и оперативно-стратегических разработок. Сейчас остро необходимы не столько массы оружия, пусть даже самого современного, сколько свежие предложения и идеи по способам его применения и характеру действий войск в новых войнах, из которых родится новая концепция — «инновационная операция».

По большому счету, в современном военном искусстве были только две по-настоящему революционные идеи, повлиявшие на ход и способы ведения войны, — это германская теория «блицкрига» и советская концепция «глубокого удара».
Ядерное оружие лишь внесло коррективы в параметры создаваемых группировок и темпы ведения боя, сражения (если не считать, конечно, существенных изменений поведенческих стратегий государств и коалиций в мировом военно-политическом соперничестве). Последние американские «новшества» — это, по сути, развитие тех же принципов, но уже с учетом новых технологий поражения и управления войсками и оружием через «единое информационное пространство боя». Но данные идеи уже практически исчерпали весь свой потенциал.


Поэтому происходящую революцию военного дела следует рассматривать как процесс, при котором произойдет качественный переход от действий войск в форме «глубокой операции» и ее усовершенствованной американской версии, известной как «воздушно-наземная операция», к принципиально новому типу действий войск. Кто это сделает первым, тот получит решающее преимущество. Мы же пока по-прежнему пытаемся набрать силу в прежней системе координат, где полными хозяевами являются наши партнеры, они же вероятные противники. Подаренный им гандикап в полтора десятка лет уже не отыграть.
Сейчас президент, он же Верховный главнокомандующий, в понимании военных вопросов во многом зависит от трех конкретных лиц и структур, которые они возглавляют. Это министр обороны, вице-премьер по вопросам ОПК и глава «Ростеха». От глубины понимания ими последних тенденций в сфере вооруженной борьбы во многом зависит будущее страны, ее целостность и жизненные перспективы. От того, какие взгляды и настроения возобладают в этой четверке, зависит наша обороноспособность. В российской системе военного и военно-промышленного управления не так много площадок, на которых можно было бы сосредоточить творческую работу от рождения самой идеи до разработки концепции. Тут очень велика роль личности, целостная картина вызревает, как правило, в 2–3 головах главных интеграторов идей.
Если руководствоваться разработанной матрицей будущих инновационных действий войск, то страна с высокой вероятностью убережется от шараханий и ошибок в определении требуемых критериев для систем вооруженной борьбы. Но если в борьбе идей победит производственная конъюнктура и диктат промышленников (порой оправдываемый социальной ответственностью), то мы и дальше будем тратиться на придумывание новых танков с поддерживающими их машинами. А могли бы с успехом модифицировать последний удачный образец еще лет 10–15, до того момента, когда на смену танку должна будет прийти принципиально новая универсальная машина поля боя.

В современных условиях система передовых взглядов не может родиться в закрытой структуре.
Она обязательно проявится на стыке последних инноваций в бизнес-среде, информационных технологиях, социальной психологии и т.д. Многие методы вырастут из практического применения технологий завоевания рынков и управления финансовой и товарной экспансиями при освоении новых географических и производственных направлений. Интеграция таких бизнес-моделей с адаптированными военными приемами, переложенными на математические, визуально наглядные модели, даст толчок к пониманию новых форм действий войск.

Осуществить такую работу только в рамках Минобороны вряд ли возможно. Генеральный штаб всегда будет планировать свои операции исходя из имеющихся ресурсов, ждать от него чего-то другого не следует. От генералов и офицеров, воспитанных на существующей системе боевых уставов, нельзя требовать невозможного. Инновационная идея скорее может прийти от какого-нибудь профессионального геймера, увлеченного своими игровыми фантазиями и вдруг открывшего необычное логическое решение военно-игровой задачи.
Военным же необходимо побороть в себе стереотипы инерционного мышления и не бояться применять воображение. Почему 60-летние американские военачальники быстро схватывают суть всех нововведений типа всякого рода «сетецентризма», цифровизации, «цифровых штабов», интеллектуальных боевых систем и т.д. и уже сами активно руководят этими направлениями? Потому, что изначально в военно-промышленном сообществе США удалось создать атмосферу нужности революционных нововведений и погрузиться в нее.
Сегодня США владеют стратегической инициативой с возможностью стратегических перебросок в масштабах оперативно-стратегических объединений. Пентагон имеет решающее превосходство по соотношению основных показателей вооружения и боевой техники, а также по людским ресурсам организованного резерва даже без учета коалиционных объединений. Американцы располагают широкой сетью передовых центров и пунктов базирования и выбирают по своему усмотрению регионы приложения военных усилий.

Нашим военным, как и положено профессионалам, всегда следует исходить из того, что вооруженное столкновение с американской военной машиной в какой-либо форме вероятно.
При этом, принимая решение на любые ответные, встречные или превентивные действия, следует учитывать, что вероятный противник сегодня обладает современными и передовыми оперативными концепциями, прошедшими апробирование в ряде крупных конфликтов. Его командные кадры высшего и среднего звена имеют богатый боевой опыт применения группировок сил и средств в оперативном и оперативно-стратегическом масштабах.
Хуже преступления. О чем забыли в Госдуме, когда решили оправдать участие советских войск в Афганской войне: участник боевых действий
На мировой шахматной доске наши конкуренты играют белыми. Черные тоже иногда выигрывают, при условии фатальной ошибки белых или благодаря сильному ходу. На ошибки противника надеяться не следует, а вот придумать сильный и неожиданный ход необходимо. Пока же, если следовать шахматной фразеологии, следует активно маневрировать, не ввязываться в размены и не подставляться. Ибо рискуем проигрышем всей партии.

Владимир Денисов,
бывший заместитель секретаря Совета безопасности РФ,
ветеран военной разведки, полковник в отставке